Игра на двоих

Bizzarria

На улице поздно светает и рано темнеет, а потому мы чаще остаемся дома, освещая комнаты огнем камина и одиноких свечей. По утрам я так и остаюсь в постели, плотнее завернувшись в одеяло и взяв в руки одну из книг, принесенных ментором. Последний, к слову, так и продолжает сидеть в кресле, наблюдая за подопечной. Когда мне надоедает читать, я откладываю очередной том в сторону, опускаюсь на подушку и равнодушно смотрю на кусочек темно-серого, хмурого неба, что виднеется из окна. Иногда мне ничего не стоит уснуть, иногда же Морфей не спешит заключить меня в свои надежные объятия. Мое нынешнее состояние отнюдь не похоже на то, что было со мной раньше — ни боли, ни кошмаров, ни видений. Я все также встаю по утрам, принимаю душ, завтракаю, делаю уроки, заданные ментором, совершаю прогулки по лесу, возвращаюсь домой, общаюсь с родителями и Хеймитчем. Все это я делаю механически, только потому, что так надо. Потому, что это — подобие образа жизни, который мне теперь предстоит вести. Потому что так мне внушили окружающие, те, кто любит меня

и желает, чтобы я жила полной жизнью. Может, этих объяснений недостаточно, но мне хватает. То, что происходит со мной сейчас — лишь слабый отголосок той боли, что мне пришлось испытать. Это не более чем чувство подавленности упадка сил и меланхолии. Днем я часами лежу на застеленной кровати, свернувшись клубочком и прикрыв глаза. Ощущение, будто сознание делит мой разум надвое. Одна часть приказывает сопротивляться охватившему и отравляющему меня унынию, угрожает, что ни к чему хорошему это не приведет, просит подняться на ноги и заняться чем-нибудь, что могло бы отвлечь, умоляет не поддаваться апатии. Другая — тихим, спокойным и вкрадчивым тоном уговаривает оставаться на месте и не двигаться, обещает, что ничего страшного не случится, внушает, что проще сдаться, что бороться бесполезно, что ни в одном из моих действий нет смысла.

И то, и другое пройдет, я знаю. Вот только до этого момента мне очень хочется побыть в одиночестве. Ментор, оставь меня в покое. Раздражение сменяется отрешенностью, грубый тон в ответ на привычную иронию — молчанием. Большую часть времени я будто нахожусь в прострации, и Эбернети приходится сильно постараться, чтобы вывести меня из такого состояния. Я снова замолкаю, предоставляя Хеймитчу решать, чем нам стоит заняться сегодня. Однако изменений в его настроении пока не видно: либо он не замечает вновь проявившейся апатии подопечной, либо делает вид. А может, ему просто безразлично. Может, Хеймитч, как и его подопечная, не любит холод? Я все реже слышу крики и язвительные замечания в свой адрес. Иногда я даже думаю, что скучаю по ним. Иногда — что мне это просто кажется.

Сегодня один из тех самых дней, когда мной движет желание остаться в одиночестве. И если для этого нужно предпочесть сырую и холодную погоду с завыванием ветра и срывающимся снегом теплой постели, книге и чашке горячего чая, я готова. Вот почему я здесь, на улицах Шлака. Рано утром я проигнорировала слова ментора о том, что тот ждет меня в библиотеке, и, дождавшись, пока он уйдет к себе, чтобы найти очередную книгу по истории, тихо выскользнула из дома и двинулась в сторону Дистрикта, зная, что Хеймитчу и в голову не придет искать меня в толпе рабочих, которые в будние дни вечно спешат по улицам Шлака. А одинокой можно побыть и в толпе, тем более если ей нет до тебя дела.

Металлический звон повторяется, заставляя меня вернуться к реальности. Внезапно — и с некоторым страхом — я понимаю, что на опустевшие улицы города давно опустились сумерки, а вслед за ними — ночная мгла. Людей не видно, почти все жители уже вернулись с работы и поспешили укрыться в домах, где их ждут семьи и какое-то подобие горячего ужина. Только где-то вдали нет-нет да и промелькнет припозднившийся рабочий. Звук повторяется, снова и снова, становится все ближе и громче. Я напрягаюсь и ускоряю шаг. Вдруг перед глазами стремительно мелькает тень с человеческими очертаниями. Я резко оборачиваюсь, но не замечаю никого. Продолжаю идти. И вскоре понимаю, что иду не туда. Вокруг ни души, фонарей стало заметно меньше, дорога сузилась, а место жилых домов заняли старые, покосившиеся здания.

Кажется, я зашла в самый отдаленный квартал города. Раньше здесь, на границе, отделяющей Шлак от других, более обеспеченных районов Дистрикта-12, проживали самые бедные семейства, отцы которых надеялись найти пропитание в городе, на рынках и мусорных свалках, а также прося подаяние. Постепенно, разочаровавшись в своих надеждах, часть жителей переселилась ближе к лесу, чтобы иметь возможность вырастить что-то на собственном — пусть и крошечном — участке земли, остальные же просто умерли от голода. Некоторые дома стали складами, другие так и остались никому не нужными постройками, покосившимися от времени и непогоды. Мрачное место.

Я иду быстро, с трудом сдерживаясь, чтобы не побежать. Поворачиваю направо, налево, направо и снова налево, надеясь, что один из поворотов ведет к главной дороге и площади, откуда можно было бы легко вернуться в Деревню. Но переулки кажутся бесконечными. А вот звуки и тени так и продолжают преследовать свою жертву, то отдаляясь, то приближаясь. Стараясь не показывать охвативший меня липкий страх, пропускаю очередной поворот и продолжаю идти прямо, стараясь держаться подальше от стен зданий. Наконец вижу вдали справа приглушенный свет фонарей и высокие крыши домов, находящихся на Главной Площади и облегченно выдыхаю. Уверенная, что эта дорожка выведет меня к знакомым местам, заворачиваю за угол и резко останавливаюсь перед каменной стеной одного из домов, смежного с соседними. Тупик.

Что ж, не страшно: можно вернуться назад, пройти еще пару кварталов и снова повернуть — рано или поздно я смогу найти проход к площади. Вдруг я снова слышу звон и скрежет металлических пластин о камень. Оглядываюсь по сторонам и моментально понимаю: мне не удастся привести свой план в исполнение. На перекрестке, посередине дороги, стоят несколько высоких крепких парней,

преграждая мне путь к выходу. Судя по издевательским улыбкам на их лицах, ничего хорошего встреча с ними мне не сулит. Тщетно пытаюсь нащупать собственный нож в кармане куртки, но вовремя вспоминаю, что ментор так и не счел нужным вернуть мне его. Мгновение спустя приходит осознание, от которого по спине пробегает волна жара. Тот звон не преследовал меня, а гнал в ловушку. И я была близка к истине, сравнив его с взмахами металлических крыльев. Лидер компании, низкорослый и какой-то мелкий по сравнению с остальными, стоящий в середине и чуть ближе ко мне, непринужденно крутит в руках балисонг — миниатюрный складной нож, прозванный «бабочкой» за весьма отдаленное сходство с этим насекомым. Крошечное, но смертельно опасное оружие едва заметно поблескивает в руках владельца. По моим губам пробегает нервная усмешка. И правда, стальная бабочка.

Парень делает шаг вперед, и слабый луч далекого фонаря падает на его лицо. Еще один старый знакомый.

— Давно не виделись, Джаспер.

— Как видишь, я решил это исправить, — ухмыляется он. И, решив не тратить время на разговоры, стремительно бросается в мою сторону. Однако напасть не успевает: чья-то темная фигура словно вырастает из-под земли и становится между нами.

— Ты только не пожалей о своем решении, мальчишка.

Свист ножа, рассекающего воздух. Звук стали, разрывающей плоть. Мучительный, полный боли крик раненого. Человек, еще секунду назад стоявший на моем пути, медленно, как бы нехотя, падает на землю.

========== Глава 22. Хозяйка чудовища ==========

Джаспер лежит на земле, из его груди торчит рукоятка ножа. Ментор делает шаг к безжизненному телу, брезгливо толкает ногой, резко выдергивает клинок, после чего оборачивается ко мне.

— Ты в порядке?

Я не успеваю ответить: на нас нападают. Парни хотят отомстить за гибель друга или же просто закончить начатое дело. Оба варианта меня отнюдь не радуют.

Хеймитча прижимают к стене, меня валят на землю рядом с телом Джаспера. Упираюсь руками в широкие плечи парня, нависшего надо мной, пытаясь сбросить его с себя. Не получается: он моментально перехватывает мои запястья, а другой рукой вытаскивает из кармана нож. Как я ни пытаюсь, сопротивляться его стальной хватке не удается. Мы катаемся по земле: он старается как можно скорее перерезать мне горло, я — избежать встречи с острым лезвием. Убийца все так же крепко держит свою жертву, не давая ей возможности не то что сдвинуться с места, но даже вздохнуть. Я хочу увидеть Хеймитча, убедиться, что с ним все в порядке, но не могу повернуть голову. Хочу позвать его, но из горла вырывается лишь слабый хрип. Клинок в очередной раз проскальзывает в миллиметре от моей шеи, обжигая лицо ледяным прикосновением металла. Увернуться не получается. Чувствую, как что-то горячее стекает вниз по щеке, достигая пересохших губ. Кровь. Стоит мне почувствовать ее соленый вкус, как голова начинает кружиться и мной снова овладевает состояние оцепенения. Почти не сопротивляясь, равнодушно и устало смотрю в глаза своему противнику, будто хочу сказать: „Собираешься убить меня? Давай, я готова. Чего ты ждешь? Зачем медлишь, словно хочешь как можно дольше пытать меня перед неизбежной смертью?“. По телу разливается свинцовая тяжесть. Руки и ноги деревенеют и перестают повиноваться. Силы на исходе. Парень заносит руку с зажатым в ней ножом, намереваясь нанести удар, которого вполне хватит, чтобы убить меня. Делаю еще одну жалкую попытку вырваться, но прострация и усталость берут свое. Прикрываю глаза, готовясь к новой — и, надеюсь, последней — вспышке боли.

Однако ничего не происходит. Более того, внезапно я ощущаю во всем теле странную легкость. Открыв глаза, я недоумении осматриваюсь по сторонам и мгновенно понимаю, что произошло. Помощь ментора оказалась как нельзя кстати. Он наконец разобрался с набросившимися на него парнями и занялся их другом, напавшим на подопечную.

Крепко схватив парня за плечи, Хеймитч оттаскивает его от меня, молниеносным движением отбирает нож и что есть силы прикладывает головой о каменную стену дома. Я молча приподнимаюсь, отползаю в дальний угол и наблюдаю за тем, как ментор исполняет данное мне на днях обещание. Все те же странные мысли теснятся в моей голове. Страх смешивается с восхищением, беспокойство — с безразличием, благодарность — с раздражением. Сейчас, в минуту опасности, нависшей над его подопечной и над ним самим, ментор мало похож на обычного человека. Это дикий зверь — сильный, хитрый, опасный, беспощадный. Он всегда охотник, но никак не добыча. Тот, кто по неосторожности или глупости посмел бросить ему вызов и напасть на него, сам становится его жертвой. Хеймитч кружит по углам, внимательно следя за тем, чтобы никто из противников не остался в живых. Чуть только он замечает, что кто-то пошевелился или попытался подняться, ментор мгновенно оказывается рядом и добивает свою жертву, даже если она уж не в состоянии сопротивляться. Ему не нужно оружие: его сил вполне хватает на то, чтобы без труда разобраться с компанией из четырех мальчишек, способных застать врасплох и победить только с помощью уловки, но никак не силы или владения ножом. Я со смутным удовольствием продолжаю следить за его стремительными и грациозными движениями, за сильными и точными ударами, за мрачной улыбкой и тенью удовлетворения на лице. Вот только что-то в нем, в его поведении не дает мне покоя. Что-то меня настораживает.