Игра на понижение
Шрифт:
– Не вышли, – поправил Родимцев, – были выведены из строя. Спонтанные неполадки после того, как террорист сообщил, что связи больше не будет, – это слишком малореальное совпадение.
– Зафиксирована смена ориентации парома, – продолжил чтение профессор. – Он развернулся соплом главного двигателя по ходу полета. Очевидный вывод – подготовка к торможению.
Родимцев протянул руку и коснулся головы одного из операторов. Тот обернулся и сдвинул с головы наушники.
– Ваня, ты следишь за телеметрией с борта?
Оператор кивнул.
– Как только они начнут тормозить,
Оператор кивнул и, сдвинув наушники обратно, снова погрузился в виртуальный мир.
– Думаем, Владимир Филиппович, думаем, – продолжил шеф Госбеза. – У нас остался один-единственный шанс. Если они начнут тормозить в пределах посадочного окна на Байконур, появится небольшая возможность, что паром проскочит Ал-Субайх. И тогда, кроме Байконура, деваться ему будет некуда. Как мы можем это обеспечить?
Профессор закрыл лицо ладонями.
– Возможно ли воздействовать на автоматику парома? – глухо спросил он. – До входа в плазменный кокон она определяет текущее положение по звездам и спутникам, а после этого инерционно. После выхода из плазмы – только по спутниковым системам. Если при этом скормить корабельной ЭВМ неверные координаты, она может решить, что снижение совершено слишком рано, увеличит скорость и высоту и…
– Отпадает, – парировал Родимцев. – Насколько я понимаю, при ориентировании парома автоматика пользуется консенсусной логикой. Местоположение определяется по всем четырнадцати навигационным системам. Если одна или две из них покажут неверные координаты, их показания будут просто исключены из рассмотрения. А под нашим контролем находятся только четыре из них. Кроме того, у космодрома имеются и приводные маяки, радио– и оптические. Нет, единственная возможность изменить точку посадки – это воздействие на экипаж. Что мы имеем? Для начала хотя бы с технической стороны?
– С технической? – переспросил профессор. – Радиосвязь выведена из строя. Разумеется, на борту остаются и другие передатчики. Телеметрия передается, еще есть аварийные радиомаяки, радио в скафандрах и, кажется, носимые аварийные комплекты. Да радаром, в конце концов, можно морзянку выстучать! Но все эти способы односторонние. С «Быковского» на связь выйти можно, а в обратном направлении… Стоп!
Профессор отнял ладони от лица. Потом медленно указал пальцем в потолок. Родимцев машинально поднял взгляд вверх, потом спохватился и воззрился на профессора.
– Что?
– Лазерная связь! Когда корабль в плазменном коконе, то радио недоступно. При взлете связь поддерживается через лазерный ретранслятор!
Родимцев уже водил пальцами по управляющей поверхности планшета, глядя на экран.
– Ретранслятор, – бормотал он. – Он что, один такой?
– Один, – сокрушенно подтвердил профессор. – Установлен на ооновской геостационарной платформе «Интерсат-Азия». Сто тридцать два градуса восточной долготы.
– Паром для него за горизонтом, – откинулся на спинку кресла шеф Госбеза. – Да и находятся и спутник, и ретранслятор под управлением диспетчерской службы Космического комитета.
– А другие спутники? Я считал, что у нас масса абонентов пользуется лазерными каналами. Взять хотя бы военных.
–
Он снова потянулся к планшету, отправив какой-то запрос.
– Нет, через «Интерсат-Азия» не выйдет, – подтвердил он через минуту. – А кроме него, подобные системы стоят только на лунных космодромах…
Профессор и шеф Госбеза быстро переглянулись.
– Для начала, – бодро произнес профессор, – где у нас находится Луна?
– Прямое восхождение… пять часов. Склонение… минус пятнадцать? – нахмурился Родимцев, бросив взгляд на экран. – Где это?
– Там, где надо, – успокоил его профессор. – Трасса парома при посадке в Аравии или на Байконуре как раз будет оттуда видна.
– Ага… Поскольку в качестве ретранслятора мы тамошний передатчик использовать уже не успеем, единственный способ передать информацию на борт парома – устное сообщение дежурного диспетчера. Ну, что же, Владимир Филиппович. У нас есть единственный шанс. Точнее, это у вас есть единственный шанс!
Профессор, который следил за быстрыми манипуляциями шефа Госбеза с планшетом и только-только собрался задать тому вопрос об их сути, так и застыл с открытым ртом.
– А… Э… Почему у меня? – наконец собрался он с мыслями.
– А вспомните, о ком мы с вами говорили несколько часов назад? Диспетчер пространства на Луне сейчас ваша бывшая подчиненная. Будь у нас сутки на подготовку, я задействовал бы психологов, они бы подняли все доступные материалы по Грековой, выяснили бы, что она любит, что ненавидит, составили бы карту предпочтений, вплоть до любимых цветов и запахов, после чего с ней связался бы специалист, способный убедить кого угодно в чем угодно. Причем говорил бы он не своим голосом, а через синтезатор, который в реальном времени регулировал бы спектральные составляющие его голоса с целью оказания максимального воздействия на объект. Методы у нас есть, не сомневайтесь. Но времени – в обрез. Мы сейчас свяжем вас с Грековой, постарайтесь убедить ее в том, что вы – это вы. Упомяните, что лично знаете второго пилота «Быковского», и постарайтесь внушить ей, что если она не свяжется с Родионовым и не убедит его приземлиться на Байконуре, то всех, кто находится на борту «Быковского», не ждет ничего хорошего. В Истихбарат аль-Амма не любят оставлять свидетелей.
Один из операторов, подчиняясь команде Родимцева, снял наушники и уступил профессору свое место.
– Разумеется, мы не можем написать ей письмо или позвонить по телефону, пока она на дежурстве, – сообщил шеф Госбеза, подавая профессору гарнитуру, – но есть канал связи, пренебрегать информацией переданной по которому диспетчер не вправе. Я имею в виду симулятор. Конечно, вход туда постороннего человека – это ЧП и диспетчер, как только уяснит, кто вы такой, обязана будет прервать общение с вами и доложить своему начальству. Но тут уже все зависит от вашего красноречия. Вам приходилось бывать в симуляторе? Говорят, виртуальный космос очень красив.