Игра с судьбой (продолжение темы "Рекрута")
Шрифт:
Все же идти к усадьбе в открытую рискованно. Посовещавшись, решили, что сперва отправятся Алексашка с Гринькой и гвардейцы. Если кто окликнет, то отзовется Гринька. А чтобы у хлопца неожиданно не прорезался героизм, Меньшиков продемонстрировал невесть откуда вытащенный кинжал в локоть длины, коим упер в спину бандита, когда они пошли к усадьбе.
Молча наблюдаем, как товарищи идут к частоколу. Хорошо что в темноте все краски превращаются в оттенки серого, и кафтаны гвардейцев не отличаются от одеяния Гриньки..
Подойдя к деревянной стене, где вероятно находится
– Заперто, - сообщает он запыхавшись.
– На стук никто не откликается. Будто вымерли все.
– Странно, - произносит князь и, отодвинув заслоняющую путь ветку, направляется к усадьбе. Следуем за ним. В мыслях надеюсь на то, что бандиты по какой либо причине покинули усадьбу.
Когда подходим , видим что второй гвардеец пытается выбить дощатую дверь плечом.
– А ну, Савелий, дай-ка я, - отстраняет его Меньшиков, но и его старания ни к чему не приводят.
Имя Савелий вызывает у меня какие-то невнятные ассоциации. Всматриваюсь в лицо гвардейца - это тот, что подал мне оружие. Но что мне напомнило его имя? Однако бьющийся в крепкую дверь княжеский денщик сбивает с мысли.
– Как запирается дверь?
– спрашиваю у притихшего Гриньки.
– На жердину, мабуть, - пожимает тот плечами.
Не поняв, что он сказал, обнажаю саблю и, молча отстранив Алексашку, пытаюсь просунуть клинок в щель между дверью и крайним бревном. Скрывшись сантиметров на пять, кончик сабли во что-то упирается. Ясно - в бревне вырублено что-то типа четверти. Интересно, Гринька не помнит, что дверь открывается наружу, или втихаря ухохатывается над потугами вбить калитку вовнутрь? Просовываю клинок между первой и второй досками двери на уровне пояса и протягиваю вверх, но почти сразу во что-то упираюсь. Скорее всего это скрепляющая доски калитки перекладина. Но на всякий случай опускаю саблю и с силой бью вверх. Кажется будто препятствие подается, и слышится скрежет по краям дверного проема. Снова опускаю саблю и бью уже со всей силы. Препятствие подается и исчезает. Слышится звук упавшей на землю сухой палки.
Не успеваю извлечь клинок из щели, как в дверь врезается неугомонный Алексашка. Отхожу в сторону и, не спеша вставляя саблю в ножны, наблюдаю за его потугами, с трудом удерживаясь от того, чтобы посоветовать попробовать ударить головой.
– Погоди-ка, Алексашка, - не выдерживает Светлейший и, ухватившись пальцами за выступающую доску, легко открывает калитку на себя.
– Двери в пожароопасных помещениях всегда открываются наружу, - назидательно выдаю в сторону Меньшикова невесть откуда всплывшую фразу.
– Ничего не видно, - сообщает вошедший в калитку гвардеец и добавляет: - Лошади, кажись.
Вхожу вместе со всеми и оказываюсь в абсолютно темном помещении. Откуда-то справа действительно слышится похожее на лошадиное фырканье. Машинально тянусь к заднему карману
Проникающий сквозь открытый проем лунный свет освещает только усыпанный соломой прямоугольник под ногами. В этом свете замечаю валяющуюся полутораметровую жердину. Это и есть тот запор, который я выбил. Подбираю палку и прокручиваю ее вокруг ладони. Малость толстовата, но все же с таким оружием чувствую себя более уверенным, чем с саблей. Судя по весу, дерево достаточно крепкое, что-то вроде клена, и высушено хорошо. Так что запросто может противостоять сабельному удару.
Пока оценивал жердину, спутники скрылись в темноте.
Следую за ними на звук, шаря палкой по полу перед собой.
Раздается скрип открываемой двери, и впереди прорисовывается противоположный дверной проем, частично заслоняемый фигурами моих товарищей. Становится виднее, и я более прытко присоединяюсь к ним.
Федор вновь расспрашивает о чем-то Гриньку. Тот показывает в сторону большого дома, в котором светятся несколько окошек, и называет какие-то имена.
– Ясно, - почему-то вздыхает боярин и кивает на пленника гвардейцу. Тот хватает бандита за ворот и оттаскивает в темноту. Слышится возня, затем хрип и противное бульканье. Беспокойно зафыркали лошади, зацокали, переступая копытами. Раздается негромкое ржание. В лунном свете вновь появляется гвардеец, вытирающий саблю серой суконной шапкой, наверняка снятой с Гринькиной головы. М-да... Как же все просто у этих людей...
Несколько секунд остолбенело смотрю в темноту, туда, где с перерезанным горлом лежит незадачливый мужичок Гринька, сам отправивший на тот свет немало народу. Очередное конское ржание выводит из ступора. Оглядываюсь и вижу, что рядом остались только Федор и Светлейший. Успеваю заметить тени, мелькнувшие в сторону дома, и в следующее мгновение они сливаются с темной стеной.
– Нешто охромел?
– вопрошает князь, заметив, что я опираюсь на палку.
– На всякий случай, - отвечаю неопределенной фразой.
– Машут, - сообщает вглядывающийся в темноту Федор.
– Пошли значит, - говорит князь и вопросительно оглядывается на меня: - Ты идти-то сможешь?
– Смогу, - отвечаю коротко. Не вдаваться же в объяснения, для чего мне нужна эта палка.
Пригнувшись, гуськом перебегаем к дому. Снег под ногами предательски скрипит. Однако из-за промерзших окон доносится приглушенный гвалт и, вроде бы, даже какое-то заунывное пение.
– Во дворе никого, - докладывает встретивший нас Алексашка.
– Кто-то есть в сарайке, что подле ворот. Там печь топится. Туда Савелий со Степаном пошли. Посреди двора телега стоит. На ней, похоже, мертвяки навалом лежат. Кто они и сколько их, пока не рассмотрели.
– То обождет, - кивает Светлейший.
– Наперво надо о живых позаботиться.
Инстинктивно пригибаясь под окошками, в которые абсолютно ничего не видно, обходим дом с двух сторон - Петр Алексеевич с денщиком с одной стороны, мы с Федором с другой.