Игра с судьбой (продолжение темы "Рекрута")

Никин Сим

– И куда ж подашься, коли один сбежишь?
– с усмешкой спрашивает князь.

– Да в первую попавшуюся деревеньку. Найду там какую-нибудь добрую вдовушку, жаждущую мужской ласки. Я ж всю жисть в монастыре провел. У меня этой ласки знаете сколько нерастраченной? Ого-го!

– Ишь ты, раскатал губищу, - прервал Федор.
– Хлебни вон водицы да поостынь.

– При упоминании о водице ощущаю сильную жажду и облизываю пересохшие губы. В стороне, куда кивнул боярин, замечаю темный силуэт, напоминающий бочонок. Подхожу на четвереньках,

наклоняю - действительно водица. Рядом не находится ни ковшика, ни какой другой мелкой посудины, поэтому пью прямо из бочонка, наклонив так, чтобы вода была у самого края.

– А кто такой этот Евлампий Савин, - спрашиваю, напившись.

– Лет десять назад государь Федор Борисович лишил его и весь его род дворянского звания, - объясняет Светлейший Князь.
– Под началом Савина южное порубежье находилось. Так он, вступив в сговор с крымским ханом, продавал в полон русских людей целыми деревнями.

– Это как же так?

– Пропускал крымчаков, а потом отправлял погоню по ложному следу, заранее подготовленному.

– И за это его только дворянства лишили?

– Поймали бы, так повесили, аки вора. Да только не слышно о нем ничего было доселе.

– Ясно. А как же вас-то живьем взяли, после того, как этот, кх-м, Александр врезал мне в челюсть?

– Услышав, что меня нужно взять живым, я договорился с Савиным, мол, сдамся, ежели остальным тоже жизни сохранят, - пояснил князь.
– Любопытный я, понимаешь ли. Захотелось очень узнать, зачем это Бельские меня живым видеть захотели. Так это оказывается твоя выдумка?

– Тише ты, Петр Алексеич, - шикаю, кивая на дверь.

– Ты еще будешь Светлейшему Князю указывать?!
– изловчившись, Алексашка пинает меня в плечо и я кубарем отлетаю в сторону.

Князь что-то кричит денщику, но я не слушаю, бо поглощен появившейся мыслью. Мысль гениальной не назвать, но, лучше хоть какая-то, чем вообще никакой.

Через четверть часа князь с одним из гвардейцев устраивается слева от входа, Федор с другим гвардейцем - справа. Меньшиков, встав напротив меня, бьет кулачищем по левой ладони, сопровождая сочные шлепки громкой руганью. Я же, опершись спиной о дверь и колошматя в нее ногой, кричу классическое:

– А-а! Спасите! Помогите! Хулиганы зрения лишают! А-а!

Снаружи слышатся крики и скрип снега под быстрыми шагами. Наконец, кто-то стучит прикладом в дверь, дабы привлечь внимание.

– А ну, геть от дверей, не то стрелять будем!
– слышится крик пана Чиниги.

Мы с Алексашкой отходим в сторону. Он замолкает, а я продолжаю жалобно скулить, будто побитая собака.

С той стороны выбивают подпиравшее дверь бревнышко, и та отворяется. В ярко освещенном проеме тут же появляются два черных ствола, направленных в глубину сарая ружей. Бандиты слепо щурятся, ничего не видя внутри после яркого солнца. Я тоже мало что вижу после темноты, но, понимая, что все зависит от скорости действия, всматриваюсь наружу до рези в глазах. Сквозь

выступившие слезы все же различаю стоящих напротив генерала и пана Чинигу. К ним и шагаю, согнувшись, жалобно поскуливая и слепо шаря перед собой.

– А-а. Они мне глаза выбили-и. А-а-а, - размахивая руками, будто боясь на что-нибудь наткнуться, как бы невзначай отвожу стволы ружей в стороны, и за них тут же хватаются цепкие руки товарищей и вдергивают ружья вместе с владельцами внутрь сарая.

Я в это время уже делаю шаг к генералу, опять же, словно сослепу оттолкнув Чинигу.

– А-а-а, я ничего не ви-ижу-у. А-а-а, - в очередной раз изображая слепоту, натыкаюсь вытянутыми руками на Евлампия, хватаю левой за правый рукав полушубка, правой - за меховой воротник и, дернув на себя, бросаю генерала через бедро в сторону дверного проема, где уже застыл в ожидании гостя княжеский денщик.

Рядом, кроме привычно офигевшего пана Чиниги, никого нет. Однако по всей обширной поляне бродят не менее десятка вражеских солдат. Поэтому решаю поскорее вернуться в сарай. Уж теперь-то с таким заложником шансов на освобождение всяко больше.

Но вот же незадача, как только делаю попытку захлопнуть за собой дверь, в нее тут же вцепляется, выпучив глаза, вислоусый.

– Це ж пан генерал, - бормочет Чинига, словно бы пытаясь меня образумить.
– Вин же мине голову снесет.

– Да? Ну, заходи и ты, - отпускаю дверь, вовремя схватив за шиворот потерявшего равновесие пана, и запихиваю его вслед за генералом в темноту сарая. Там чье-то, скорее всего Алексашкино, хэканье сливается с глухим ударом.

Наконец-то закрываю дверь, приветливо махнув остановившейся троице бандюков, среди которых узнаю незадачливого Панаса.

Опять ничего не вижу в темноте. Только слышу возню и усердное сопение - пленники вяжут пленителей.

Пытаюсь сообразить, как запереть дверь, но ничего в голову не приходит - открывается наружу, значит изнутри не подпереть, а вместо ручки используется какой-то косой сучок.

К сараю подходят. Судя по звуку шагов, несколько человек. Стук в дверь.

– Пан Чинига, - слышится чей-то встревоженный голос.
– Вы там, чи не?

– Нет его тут, - отвечаю раздраженно.
– Они с генералом через другой вход ушли.

– А-а, - понятливо протягивает голос за дверью, но тут же понятливость сменяется недоумением: - Через який другий? Це хто гутарит? Пан Чинига, вы здесь?

Дверь пытаются открыть, но я, вцепившись в заменяющий ручку сучок, упираюсь ногой в косяк.

– Панас!
– ору, вспомнив, что видел знакомое лицо.
– Панас!

– Чого?
– парень действительно оказывается рядом.

– Пан чинига наказал, чтобы ты встал у дверей и никого не впускал, покуда они с генералом не выйдут. Понял?

Снаружи начинают о чем-то переговариваться. В голосах сквозит явное сомнение. Похоже, никто не заметил, как я бросил генерала, иначе действовали бы решительнее.