Игра в имитацию
Шрифт:
Энид театрально прижимает пальцы к вискам, издаёт преувеличенно громкий вздох, а мгновением позже оседает прямо на белый кафельный пол, имитируя обморок — причём настолько убедительно, будто делает это далеко не впервые. Толпа вокруг удивлённо оборачивается на актёрскую импровизацию, начинает встревоженно перешёптываться…
И сомнительный план срабатывает безукоризненно.
— Тут человеку плохо! — громко вскрикивает какой-то парень и подскакивает к лежащей блондинке, весьма убедительно изображающей состояние тотального
Воспользовавшись всеобщей суетой, Аддамс стремглав бросается в сторону лестницы, не желая тратить драгоценное время на ожидание лифта. К счастью, на неё никто не обращает внимания — мимо бегом проносится женщина в белом халате, не удостоив её даже взглядом.
Уэнсдэй буквально влетает на третий этаж, даже не замечая, что в правом боку начинает болезненно покалывать от быстрого темпа марш-броска вверх по лестнице.
Здесь намного тише и совсем нет людей. Похоже, изменчивая Фортуна сегодня на её стороне. По левую руку от лестничной площадки над широкими двустворчатыми дверями с непрозрачным стеклом призывно маячит надпись «Отделение реанимации и интенсивной терапии» — и Аддамс снова устремляется в нужном направлении, уже не заботясь о необходимости вести себя незаметно.
Вполне вероятно, охрана больницы уже обнаружила несанкционированное проникновение через камеры видеонаблюдения, а потому нужно действовать максимально быстро. Она даже не совсем понимает, что будет делать, когда увидит погруженного в медикаментозную кому профессора — но оставить это просто так не может.
Безликие двери палат сливаются воедино.
В висках гулко стучит тахикардичный пульс, дыхание перехватывает от бега, но Уэнсдэй не сбавляет шаг. Седьмая палата, одиннадцатая, двадцать третья… Двадцать седьмая.
Вот и оно. Но добравшись до заветной цели, она замирает на месте как вкопанная, не решаясь толкнуть дверь от себя. Сознанием снова овладевает безотчётный страх за жизнь практически незнакомого человека, внезапно ставшего таким значимым. Oh merda, похоже, ядовитый росток непрошеных чувств — вовсе никакая не иллюзия.
Досадуя на непривычную собственную нерешительность, Аддамс делает глубокий вдох словно перед прыжком в бездонную пропасть — и одним резким движением распахивает злополучную дверь, за которой… только пустая больничная койка и выключенные мониторы.
Лихорадочно бьющееся сердце пропускает удар, резко ухает вниз с километровой высоты, а в голове проносится стремительный вихрь самых жутких, самых леденящих душу мыслей — она не успела, Торп умер, и в следующий раз она увидит его только в гробу со сложенными на груди руками. А потом больше не увидит никогда. В горле возникает мерзкий колючий комок, очертания пустой палаты начинают вращаться перед глазами. Уэнсдэй приходится вцепиться в дверную ручку, чтобы сохранить равновесие, но это почти не помогает.
Oh merda,
Такого просто не может быть.
Он не мог умереть… так.
Да и вообще никак.
Это же просто несусветный, абсолютно невозможный бред.
Аддамс машинально моргает несколько раз подряд, словно это поможет развидеть ужасающую картину аккуратно заправленной койки. Но жестокая реальность не меняется — с каждой секундой становится только хуже.
Больнее. Многократно.
Так больно, что она даже не может сдвинуться с места, замерев на пороге как неподвижная каменная статуя и впившись невидящим расфокусированным взглядом в чёрный экран ближайшего монитора.
Едва уловимый звук движения сбоку доносится до её слуха словно сквозь плотный слой ваты — наверняка, это охрана, которая сейчас вышнырнет её на улицу за проникновение на запрещённую территорию. Титаническим усилием воли Уэнсдэй соскребает воедино жалкие остатки самообладания и очень медленно поворачивает голову к источнику звука. И ей тут же начинает казаться, что она окончательно лишилась рассудка. Просто напрочь свихнулась на почве нервного потрясения. Иного объяснения нет.
Живой и практически невредимый профессор Торп сидит в дальнем углу палаты на приставленном к стене диванчике и молча взирает на неё с искренним удивлением. Чуть повыше левой брови красуется маленький белый пластырь, но в остальном на нём нет никаких следов от жуткой аварии.
Не в силах произнести ни слова и будучи совсем не уверенной в реальности происходящего, Аддамс скользит по нему неверящим взглядом. На смертельно больного пациента он явно не похож — хотя бы потому, что облачён не в бесформенную больничную рубашку, а в обычную домашнюю футболку и клетчатые пижамные штаны. Oh merda, у неё точно начались галлюцинации.
— Что ты тут делаешь? — абсолютно спокойным тоном спрашивает Торп после нескольких секунд звенящей тишины.
Его голос звучит как обычно — слегка снисходительно и чуточку иронично, отчего Уэнсдэй окончательно теряется, не понимая, каким образом её мозг сумел сгенерировать настолько правдоподобную галлюцинацию.
Так. Стоп. Или это никакая не галлюцинация?
Она невольно трясёт головой, силясь сбросить до странности реальное наваждение — но ничего не меняется.
— Ты… — ей приходится прокашляться, чтобы продолжить говорить. — Ты не в коме.
Это звучит абсолютно по-идиотски.
Как чёртов тотальный сюр.
Но Аддамс просто обязана удостовериться, что собственные глаза её не обманывают.
— Ты очень наблюдательна, — он кривовато усмехается уголками губ, но очень быстро становится предельно серьёзным. — А теперь живо закрой дверь и объясни, какого чёрта ты снова решила испортить мне весь план.