Игра в косынку. Практикум
Шрифт:
— Скажите, процессор у вашего компьютера 486?
— Ну да, — подозрительно нахмурился мужичок. Доверия у него к нам не было ни на грош — умыкнуть полуубитый 486 компьютер для таких людей, как мы, — пара пустяков. Мужичок решил стоять за имущество насмерть.
— И стоит на нем виндоуз 95? — продолжала Анечка, обласкав нашего мучителя труднопередаваемым оскалом.
— Да, — мужичок начал нервничать, потому что злая судьбина решила добить нас до конца, и у Анечки начал дергаться глаз.
— А в «играх» «косынка» у вас есть? — продолжала допытываться Анечка, придерживая глаз рукой.
— Есть, —
— Оперативки не хватает, — гнула свое Анечка, — тормозит по-черному, да?
— Ну…
— Но «косынка» работает?
— Работает, — сказать по правде, я была поражена выдержкой мужичка и уже начала сомневаться в том, что за анечкиными расспросами стоит какой-нибудь план. Она развеяла мои подозрения, предложив выход простой как правда.
— Ну, Марго, — повернулась ко мне подруга, — я думаю, ты меня понимаешь: выбраться из этой могучей жопы и попить чего-нибудь холодненького…
— И горячую ванну, — покивала я, пораженная легкостью предлагаемого выхода, — только как?
— Не знаю как ты, а я свое дело знаю, — кротко выдохнула Анечка, мешком повалилась на пол и забилась в жутких конвульсиях.
Как это было отвратительно! Я прониклась к своей подруге глубочайшим уважением. Она гнулась, размахивала ногами, извивалась, крючила пальцы, воздевала их к потолку и пронзительно завывала. Устоять было невозможно. Если бы мне разрешили, я дала бы Анечке Оскара. Она принялась биться головой об пол, вопя:
— И голову мне залечи, залечи мою сраную голову!!! — эти слова подняли Анечкино выступление на новую высоту. Я ощутила себя бездарной неумехой.
Чуткие и душевные питерские менты некоторое время боролись с собой, для охлаждения помутившегося разума перечисляя наши непотребства мысленно, но надолго их не хватило. Волна сострадательного ужаса нарастала в комнате постепенно, ширилась, и в один миг затопила комнату. Под Анечкины апокалиптические завывания сержант с мужичком повскакивали со своих мест и как в замедленной съемке бросились к ней на помощь. Та же не замолкала ни на секунду, вопила так, что нервы натягивались и рвались, не выдерживая напряжения. Бледные, ополоумевший менты принялись орать вместе с Анечкой — сначала они просто матерились, а потом принялись драть глотки, упав на колени над Анечкиным извивающимся телом. Почему они не позвали на помощь — не знаю. Почему никто не пришел на помощь к ним — сказать трудно.
В этой сплошной пелене всеобщего воя, паники и ужаса, я поняла, что пришло время действовать. Вернее, я поняла, что время действовать пришло уже давно, и я протупила зря лишних полторы минуты, пока Анечка старается за нас двоих. Подвывая (потому что как же так — все голосят, а я — ни звука?) я подскочила, мухой метнулась за компьютер, дрожащей рукой открыла косынку и принялась раскладывать ее. В глазах прыгали какие-то точки, я то пыталась спрятаться за монитором, что выглядывала из-за него как партизан под перекрестным огнем. Очень дрожали руки, вой не стихал, напротив, в ушах звенело, точки перед глазами сменились кругами, навалилась предательская слабость, впервые в жизни захотелось
Нереальная сумма очков, с которой завершился пасьянс, перемешалась с кратким ощущением свободного падения, которое накрыло с головой на сотую долю секунды, а потом я ухнула в мирную тишину своей кухни.
И ничего.
Все оранжево и свежо. С тихим щелчком включился и заработал холодильник. В комнате едва различимо тикали часы. Занавеска колыхнулась за спиной и легко коснулась моего затылка. Я коротко вскрикнула и рухнула на Анечку. Опять накатила теплая домашняя тишина. Сознание постепенно возвращалось в мою бедную, но совершенно свежую, без тени похмелья, голову.
Мы с Анечкой полулежали на кухонном диване и с тихим ужасом смотрели друг на друга. В каждой руке у нас было по литровому пакету холодного сока.
Происшествия последних суток были миражом, померещившимся нам в жаркой оранжевой кухне, и весь этот мираж укладывался в одно короткое мгновение. Трава, танцы, коньяк, сауна, лимузин, Питер, менты, обезьянник — все свернулось в одну точку, превратившись в неясный полуденный морок.
Анечка с хрустом помотала головой, не решаясь выпустить сок из рук — апельсиновый и томатный.
Пить не хотелось.
Кто-то, ловивший каждое слово Марго и Анечки
— Это обязательно придет им в голову, — Вава сидела на подоконнике, а перед ней раскинулся шикарный морской пейзаж. Она, не отрываясь, смотрела на бушующее море и призрачно улыбалась. — Вы слышите? — она обернулась и проорала куда-то себе за спину, — Она непременно додумаются до этого!!!
— Вероятно, — за спиной Вавы, как привидение, возникла Ева, — по любому сто лет никто не забирался так далеко.
— На какой раз этот расклад пришел в голову тебе? — в прозрачных глазах Вавы отражались барашки на черных волнах.
— Не помню… — пожала плечами Ева, — довольно быстро.
— Я и говорю, — кивнула Вава, — они практически на пороге. Вава обернулась и заглянула Еве в глаза, — ты счастлива?
— Трудно сказать, — усмехнулась Ева, — я есть, но у меня не было выбора. Хочется, чтобы он был хоть у кого-то.
Вава обхватила голову руками и принялась мерно покачиваться. Потом она пропала. Там, на море, начинался дождь.
Слово Марго. Банкет (легкие закуски и натуральные соки)
Надо отдать нам с Анечкой должное: на диване сидели мы довольно долго. Потом я сказала:
— Ой.
Анечка рассеянно покивала. Мы помолчали. А потом я сказала:
— Говно какое.
А потом Анечка грустно покачала головой и вздохнула:
— Мы две приличные девушки. Откуда в нас это?
— Что? — тупо спросила я.
— Откуда в нас вся эта гадость?
Я потерянно промолчала, считая вопрос риторическим. Некоторое время мы тонули в угрызениях совести и осознании собственной низости. Нам было противно. Мы стыдились посмотреть друг другу в глаза. Спасти нас могла только трудотерапия.