Игра в косынку. Практикум
Шрифт:
Мы медленно поднялись с дивана и, не сговариваясь, принялись за домашнее хозяйство. Моя квартира была объявлена Штабом Могучих Правителей Мира При Помощи Косынки, и пришло время придать ему более или менее приличный вид. Пока кругом творилось что-то невообразимое, и хоть все говнище, которое я вызвала поутру, исчезло вместе с коробкой и ковриком от входной двери, квартирку, носящую явные следы дебоша и развратного образа жизни, это украсило мало. Мебель была частично поломана, частично опрокинута, постели вывернуты наизнанку, кругом летали хлопья пыли, там и тут возникали смердящие полные пепельницы, стопки книг обваливались на голову, грязная посуда высилась в раковине до потолка и была в художественном порядке распихана по
В едином трудовом порыве мы поменяли постельное белье, грязное запихнули в стиральную машину, подмели и помыли пол, скинулись, сгоняли на рынок, притащили оттуда курицу, помидоров, перцев, риса, морковки, разливного кваса, лавашей, персиков и сыра, перемыли посуду, сварганили обед, протерли окна и вытряхнули плед, валявшийся на кухонном диване.
В процессе уборки мы решили, не сговариваясь, что Анечка на время переезжает ко мне. Я выделила ей постоянное спальное место с ночником и двумя подушками, чистое постельное белье, полотенце, майку для спанья с желтым цыпленком и книжку для чтения на ночь. Кажется, это была «Повинная голова» Гари, хотя, утверждать не берусь — за все это время Анечка не откроет ее ни разу.
Решив, что с хозяйственными и организационными моментами покончено, а чувство вины и собственной ненужности слегка отпустило, мы решили отобедать. В жаркой и душной квартире делать этого совершенно не хотелось, на улице жара и духота увеличивались стократно, зной призрачно колыхался над мостовыми, если лечь на землю и вглядеться в это колыхание, кажется, что люди идут по колено в воде. Наверное потому мы взяли свежевытряхнутый плед, перенесли обед на лестничную клетку и уютно расположились на ступеньках. В подъезде было полутемно и гулко, тянуло прохладным сквозняком, сыростью, на стене написано «Маша», рваные солнечные полосы ползли по моему колену, а куски курицы, замотанной в лаваш, сочились оранжевым жиром.
— Только идиоты ходят на пикник в свой подъезд, — проговорила Анечка с набитым ртом.
— Кто бы что понимал, — пожала плечами я, откидываясь на ступени, — нам теперь вообще все равно.
— Слушай, — отмахнулась от меня Анечка, — помнишь, там, на сайте, который все про косынку рассказал, там говорили: «люди, типа, творите добро», или что-то вроде этого?
— Ну, — я впилась зубами в помидор. Сладкий сок потек у меня по подбородку и за пазуху.
— Так пойди, — Анечка начинала нервничать, — пойди и разложи косынку, чтобы дети в Эфиопии не голодали, китайцы не забивали колья в глотку старичкам-профессорам, а бандиты не жгли всяких идиотов в лесу, облив бензином, — она задумчиво катала персик, зажатый между ладоней. Где-то внизу хлопнула входная дверь и послышались шаркающие шаги. Некоторое время мы нервно прислушивались к ним, вытянув шею и прекратив жевать.
— Во первых, ни хрена в Эфиопии никто не голодает, — заговорила я, когда лифт повез кого-то вверх. — Просто благотворительным фондам надо денег для того, чтобы вызвать в европейцах, ни разу в этой самой Эфиопии не бывавших, чувство вины, срубить с них денег и потом отчитаться перед обществом. Потом, китайцы забивали колья в глотку старичкам во время культурной революции, а теперь они на них в космос летают. Бандюки жгут народ только в сериалах. Вообще — куда не плюнь — непонятно, кому помогать.
— Несчастным сиротам нужна помощь, — неуверенно начала Анечка, — старичкам, если не китайским профессорам, так тем, которые бутылки собирают… Птицы задыхаются в нефти, леса Амазонии вырубают, все такое… Знаешь что, расскажи мне про Васю.
— Какого Васю? — как-то по-идиотски попыталась наврать я.
— Такого, — отмахнулась от меня Анечка, откинулась на ступеньки
— Ты меня не лечи, — сердито отмахнулась я от нее, — не лечи, слышишь, у меня все в порядке. Они у меня все, знаешь, где?
— Где? — спросила Анечка ровным голосом, не открывая глаз.
— Это… — я вдруг поняла, что слов не хватает, а вместо них есть слезы. Целое море слез. Даже смешно как-то стало — слова-слезы-море — стыдобина-то какая… — я не плачу, — зачем-то предупредила я Анечку, не открывавшую глаз и не меняющую выражения лица. Потом она медленно кивнула.
— Нет, мне вообще на это насрать, понимаешь?
Анечка кивнула еще раз. Она лениво думала про себя, что у меня аутизм, шизофрения, паранойя, проблемы с социальной адаптацией и она мне в чем-то завидует.
Слово автору. Вася (смотрит вокруг и никого не узнает)
Вася не любит Марго. Дни его текут неторопливо и размерено, про него можно сказать «Козел», каждая Васина неудача гремит как аллилуйя Марго, Вася жмурится, обнимает себя за плечи, ему правда обидно, никто не возьмет Васю за руку и не скажет: «Вот говно-то вышло, ладно, не куксись».
Наша жизнь начинается с жестких ограничений, вся она соткана из запретов и сдерживающих факторов — чувство вины, инстинкт самосохранения, сила тяжести, сопротивление материалов, электропроводимость, вытеснение неприятных воспоминаний, третий кармический закон, десять заповедей, четыре прекрасных истины буддизма, непрерывные цепочки детских ассоциаций, рожденный-ползать-летать-не-может-если-повезет-то-наоборот… Территория, на которой мы можем действовать самостоятельно, ничтожно мала, порой и повернуться негде: страх, клаустрофобия, тоскливое смирение, озаряемые редкими вспышками радости и вдохновения, мерцающее ощущение из какого-то сна, словно пытаешься втиснуться в узкую коробочку — солнце светит редко, всякий, кому не лень, сворачивает твое небо в рулон и прислоняет к стене за дверью в гостиной… Вася также, как и все, никаких отличий — древнегреческий герой Лаокоон, опутанный змеями. Ну не любит Вася Марго — убить его теперь что ли? Приковать к батарее центрального отопления, пока не полюбит? Бить и пытать Васю, чтобы боялся и скрывал свою нелюбовь?
Полное свинство, когда кто-то пытается диктовать нам, как именно стоит распределять свои симпатии. В этом мире достаточно доброты и сострадания, их хватит на человека, которого закатало под каток безответной любви.
Слово автору. Марго (выплясывает и сама себе удивляется)
С Марго еще проще. Она очень любит Васю и очень страдает. Это неподдельная боль, ее ни с чем не перепутаешь, кто пережил, тот поймет — издалека смешно и нелепо — вблизи огромно как небо и почти неподъемно.
Постепенно амплитуда раскачивания Марго уменьшается, и в один момент она зависает в одной точке. Кто знает, как это получается? Накрывает тебя с головой, и чем больше борешься, тем туже проклятая безответная любовь опутывает тебя по рукам и ногам. Бесполезная, никчемная, муторная, как дневной сериал, никуда от нее не спрячешься, никто тебя про нее не слушает, себе уже надоедаешь до посинения, сон теряешь совершенно — куда все это потом девается? Ни одного ответа — одни вопросы, а в таком состоянии не хватает ума даже на них, и просто сидишь и часами гоняешь в своей голове какую-то обидную муть. Бесконечно, от раза к разу, порой любовный морок уже теряет свои четкие очертания и утрачивает форму предмета страсти нежной — страшно подумать, какие обличия он порой умудряется обретать. Длинные речи, многокилометровые домашние заготовки, которых никто никогда не услышит, бесплотные обвинения, сокрушительные риторические вопросы и сияющие как солнце картины попирания ногами все обидчиков разом — всего этого Марго породила сполна — вагон и маленькую тележку.