Игра в полнолуние
Шрифт:
– Илья Петрович, дружище, рад видеть! – развязно ответил Шерман. – Вот она, наша будущая звезда. Если хорошо поработаешь, она будет тебе по гроб жизни благодарна. Ну и я отблагодарю, не вопрос.
Лера смущенно поздоровалась. «Будущая звезда»! Пока что это громкие слова. Сможет ли она оправдать их? Да, она хорошо играет, но каков уровень требований в театре Пряниша? Сомнения жгли ее, мешали думать о хорошем. Что, если операция не поможет вернуть зрение? Как поведет себя Шерман, который вкладывает в нее такие деньги? Впрочем, он говорил, что Илья Петрович Торопов,
– Валерия, вы привезли медкарту? – спросил Торопов.
– Конечно, – ее рука скользнула по сумке, нащупывая молнию. Но доктор положил свою ладонь сверху. Она была сильной и горячей, но от этого властного жара Леру пробил озноб.
– Не так срочно, – официальный тон врача оттенила снисходительность. – Давайте поднимемся ко мне. Там я посмотрю и ваши глаза, и вашу карточку.
Озноб усилился. Лера крепко сжала челюсти, еле сдерживаясь, чтобы не стучать зубами. Нервы, наверное. Но всё же хорошо, что в этот погожий летний день она надела джинсы и водолазку с длинным рукавом.
Они вошли в лифт. Толчок в подошвы, короткое ощущение взлета – и двери тихо раздвинулись. Валерия послушно шагнула вперед, повинуясь движению руки Шермана. Ноги ступили на мягкое, шаги и стук трости стали еле слышными, а голоса утратили едва уловимое эхо. Похоже, они идут по узкому коридору, пол которого застлан ковром, а на стенах – толстые обои. Остановка, тихий скрежет ключа в замочной скважине, холод в лицо: видимо, за открывшейся дверью распахнута форточка.
Шерман заботливо усадил Леру в кресло, и она поставила трость рядом с подлокотником.
– Валерия, вашу карту, – скомандовал Торопов.
Поспешно расстегнув сумку, Лера достала бумаги, протянула в темноту. Илья Петрович, судя по звуку, уселся напротив. Зашуршал бумагами.
– Полное обследование глаз займет около часа, – сообщил он.
– О-о, друзья мои, тогда я полетел. Совсем некогда, – с сожалением протянул Шерман. – Звоните, Илья Петрович. А ты, звезда моя, ни о чем не переживай! Бумаги в театр Пряниша я заброшу, и велю Виктору, чтобы он к тебе заехал. Познакомитесь, начнете работать… А там и я вернусь. Выздоравливай, голуба.
И вышел, а Лере показалось, что в кабинете стало холоднее. Торопов молча шуршал бумагами, она сидела, положив руки на колени, и старалась отогнать страх. Всё думалось: а вдруг Илья Петрович скажет, что операция бессмысленна… или невозможна!
– Валерия, пройдемте, – сказал Торопов, и она услышала, как он отодвигает кресло. – Да оставьте вы трость в покое, ведь разнесете мне весь кабинет…
И, вроде бы, сказано это было в шутку, но в голосе главврача слышалось лёгкое раздражение. Лере стало неуютно, и она вдруг пожалела, что Шерман ушёл. Конечно, его развязность тоже коробила, но всё-таки была какой-то естественной, и не обижала, даже не отталкивала уже. А вот голос Торопова… Чувствовалось в нём что-то вымученное, лживое – будто под красивой бархатной тканью скрывается частокол ржавых гвоздей, чуть что, готовых оцарапать.
Врач взял её за
– Сюда садимся. Голову ровнее. Подбородок… глубже! – командовал он, помогая ей сесть правильно. Устроившись напротив, чем-то щёлкал, постукивал.
– Так, теперь голову запрокиньте, я закапаю, – распорядился Торопов.
Она нечаянно моргнула, когда холодные капли упали на глаза. Утерев влагу с ресниц, Лера подождала, пока они подействуют. А потом начался осмотр, и ей, изнывавшей от нетерпения, казалось, что он длится бесконечно. Офтальмолог проверял её глаза на нескольких аппаратах, что-то распечатывал, шелестел бумагой.
– Диагноз подтвердился, – сказал он в конце концов, – но ситуация непростая. Процесс слишком затянулся, и проблема не только с сетчаткой, но и со стекловидным телом2. Если вы готовы рискнуть, нужно сдать анализы и пройти подготовку. Однако гарантий я не дам.
– Что это значит? – испуганно спросила она.
– То, что я не Иисус, и не умею исцелять прикосновением, – ответил Торопов, и еле слышная насмешка в его голосе смутила Леру еще больше. Подавшись назад, она невольно прикрыла ладонью крестик на шее: с детства была верующей, а тон эскулапа ясно давал понять, как он к этому относится.
– То есть… эта операция опасна? – пролепетала Лера.
– Для жизни? Нет, вы не умрёте, – пояснил врач. – Но я не уверен, что будет эффект. Вот если бы вы обратились полгода назад…
Лера сглотнула. В шуме деревьев за окном, в тревожном чирикании воробьев и в нервном гудении машин ей слышалось предупреждение. Но… разве может стать хуже, чем сейчас? Она и так почти ничего не видит.
– Я согласна на операцию, – наконец сказала она.
– Что ж, правильное решение, – ответил Торопов. – Но вы должны документально подтвердить, что предупреждены о последствиях. Я зачитаю вам этот документ, а вы поставите подпись.
Главврач подхватил ее под локоть, принуждая встать. Лера прошла за ним несколько шагов, осторожно нащупывая путь.
– Садитесь, – он помогал, направляя. И полюбопытствовал между делом: – Скажите, а что Шерман? Предложил вам контракт?
– Да, мы уже подписали его, – ответила Лера, осторожно ощупывая край стола, за который её усадил главврач. Край толстый, столешница скользкая и прохладная – но это не та гладкость и холод, какие бывают у стекла. Наверное, стол деревянный, лакированный до блеска.
– Ну, я вас поздравляю! – говорил между тем Торопов, и голос его звучал воодушевленно. – Всем, кто работает в театре, полагается медобслуживание по нашей VIP-программе. Теперь я буду наблюдать вас лично, как наблюдаю Серебрянскую. И все остальные услуги клиники будут вам доступны. Между прочим, по сниженной стоимости, это наш вклад, так сказать… кх-м… впрочем, это для вас уже не важно, ведь всё оплачивает Шерман.
Послышалось гудение принтера. Лист зашелестел, и голос главврача стал официально-занудным: