Игра в жизнь. Часть 2: Играть, чтобы выигрывать
Шрифт:
2. Армия и психушка
Тот, кто играет с огнем, рано или поздно обожжётся.
Марио Варгас Льоса
Дальше события завертелись с необычайной скоростью. Нам казалось, что мы попали в какой-то адский бюрократический конвейер. Поняли, что всё действительно плохо, когда за нами в камеру пришли люди в военной форме и сказали, что забирают нас в местный военный комиссариат. Мы тут же начали объяснять, что у нас есть отсрочка от армии, что мы не косим, что у нас в Москве всё решено. Но человеку из военкомата с квадратной челюстью и лысиной было наплевать.
Я просто впал в оцепенение и не знал, что делать. Мама тысячу раз пугала меня армией, но я просто не задумывался об этом всерьёз, не верил. Я чувствовал себя игроком в огромной песочнице жизни, и мне казалось, что по-настоящему ничто мне не угрожает. Но тут я стал смутно сознавать, что теряю контроль над ситуацией и совершенно не понимаю, что делать. Я просто впал в ступор и всю дорогу молчал. Слава же, наоборот, сделался весьма словоохотлив. Он пытался разговорить водителя, расспрашивал его обо всем на свете, о его работе, о семье; видимо, пытался найти какие-то точки, надавить на жалость. Но с этим типом не сработало. Водитель отделывался короткими фразами или просто молчал, ничего не отвечая.
Нас привезли в военкомат – невысокое здание бело-голубого цвета, напоминавшее детский сад, который был в нашем дворе. Мы зашли внутрь, и нас сразу же отправили на медицинский осмотр. Мы даже не успели со Славой обсудить план наших действий, что-нибудь придумать. Я не знал, что не увижу его ещё очень долго.
Медицинский осмотр был чистой формальностью. Мне велели раздеться до трусов и с вещами в руках переходить из одного кабинета в другой. В каждом кабинете сидели врачи разной специальности. Они о чем-то спрашивали меня, проводили какие-то несложные осмотры, делали записи, ставили печати и отправляли меня дальше. Я проходил медосмотр в состоянии полной прострации. У меня отказало воображение, не было никаких мыслей, я просто боялся всех этих людей. Мне хотелось исчезнуть, оказаться дома, вырваться из этого ада. Но я продолжал медленно, как робот, двигаться сквозь череду однообразных комнат под звуки ставящихся печатей.
Когда осмотр был закончен, мне сказали, что никаких отклонений у меня нет и к военной службе я годен. Я даже не стал спорить, мне действительно было нечего сказать. После этого меня проводили в комнату, где ожидали ещё несколько таких же молодых ребят. Все они выглядели потерянными, смотрели в пол и старались не встречаться друг с другом глазами. Это напоминало тюрьму. Я сел на пол в углу. Казалось, что всё это сон, который вот-вот должен закончиться.
Я предполагал, что в этой комнате может оказаться Слава, и мы с ним сможем поговорить и решить, что делать. Но он всё не появлялся. Только на следующий день я узнал, что произошло. В отличие от меня, впавшего в панический шок, Слава сохранил не только силы, но и чувство юмора. Он зашел на прием к врачу, кажется урологу; тот, не глядя на Славу, громко произнес: «Дело на стол!» Слава, то ли, действительно, не понимая, то ли прикалываясь, снял трусы подошел к столу и положил свой член на стол прямо перед урологом. Врач, увидев это зрелище, поднял брови и заорал: «Ты что, идиот?! Карту медицинскую на стол положи, а не х*р свой!» Помимо данного специалиста Слава успел довести ещё нескольких человек, в результате чего его увезли куда-то в другое место.
Через некоторое время я, собравшись с силами, решил, что нельзя бездействовать. Рядом с нашей комнатой дежурил прапорщик – немолодой мужчина с лицом, испещренным морщинами и украшенным рыжими усами. Я стал колотить в дверь и, когда он открыл, обратился к нему:
– Уважаемый! Я требую, чтобы мне вернули мой мобильный телефон. Меня совершенно незаконно задержали и забрали мои вещи. Мне нужно срочно позвонить.
– Всё
– Подождите! Я имею право сделать звонок. Мне нужно связаться с родными. Может, я адвокату своему хочу позвонить. Не даёте мне мобильный телефон? Тогда дайте мне позвонить с Вашего городского телефона – вон у Вас стоит.
– Говорят же тебе, не положено. Это служебный телефон. Нельзя тебе по нему звонить, – все так же устало и безэмоционально выдал прапорщик. Но я никуда не собирался уходить, и тогда военный повысил голос: – Быстро сел на место! Это приказ!
– Вы мне не приказывайте! Я свободный человек в свободной стране! Вы нарушаете мои права человека и гражданина, Вы нарушаете Конституцию Российской Федерации! Вы знаете, что Вас за это ожидает? Международный трибунал в Гааге! – Я распылялся, вспоминая фразы из школьного курса по обществознанию.
Но на прапорщика все мои восклицания, пафос и угрозы Гаагским трибуналом не произвели ровным счетом никакого впечатления. Он смотрел на меня холодно и безразлично, думая о чем-то своем. После того, как я закончил, прапорщик задумчиво выдохнул:
– Эх, тяжело тебе в армии придется, – а затем добавил: – Ну, ничего, и из тебя мужика сделаем.
После этого я понял, что от этого прапорщика ничего не добьюсь и мне нужно искать кого-то старшего по званию для того, чтобы разобраться в сложившейся ситуации. Но такой возможности не представилось. Вскоре в комнату вошел тот же самый прапорщик и велел всем собраться и проследовать за ним. Нас посадили в автобус, долго везли и в итоге доставили на территорию воинской части, находившейся за городом.
Я не понимал, что происходит и чем всё это закончится. Мне хотелось просто сбежать, и я судорожно высматривал щели в заборе части, но ничего не увидел. И тогда я вспомнил Славу и то, что тот говорил, перед тем как мы украли курицу: «Это будет хороший опыт и веселая байка». Тогда я немного расслабился и решил продолжать играть дальше в сложившихся обстоятельствах. Мне показалось, что в армии, наверное, нет ничего страшного. Здесь точно так же можно жить, играть, развлекаться, бороться с тупой системой. Я подумал о том, что неплохо пройти эту самую военную службу ради нового опыта и веселых баек.
Начался новый опыт с того, что всех нас забрили наголо. Я никогда не сбривал волосы на голове и даже не представлял себя лысым. После того, как меня неаккуратно и болезненно обкорнали, я посмотрел на себя в зеркало и не смог узнать. Вроде бы всё на месте, всё то же самое, просто волос нет. Но что-то в моем облике стало радикально другим. Мне показалось, что, сбрив волосы, у меня как будто бы отобрали личность, всё то уникальное и оригинальное, что отличало меня от других. Что я из Константина Стрелецкого превратился в какого-то безликого робота, который только что сошел с конвейера. Я оглянулся вокруг и понял, что теперь все ребята были практически на одно лицо. Нам выдали одинаковую одежду, после чего нас действительно стало сложно отличить друг от друга.
Обритые и одетые в военную форму мы толпой ввалились в казарму, где нас уже ждали сержант и несколько старослужащих, видевших свою «миссию» в том, чтобы как следует воспитать новобранцев. Сержант подошел к нам. Это был крепко сложенный парень среднего роста. На его лице, не обезображенном интеллектом, была недовольная мина. Массивная челюсть выдавалась вперед, а губы постоянно двигались, даже когда он молчал, так, как будто бы он что-то пережевывал. По виду он был старше меня и остальных ребят всего на пару лет, но по манере поведения и взгляду создавалось впечатление, что ему уже лет сорок. Оглядев новобранцев, он громко произнес: