Игра

Пира Арип

Тук-тук, тук-тук… – суматошно билось сердце. Я осталась практически одна в центральной части гостиной, когда заиграла музыка и вспыхнули огни, освещая красиво украшенную сцену, где начинала свой завораживающий танец умелая танцовщица под нежную мелодию «Вечность любви». Я заслушалась, вплетая биение сердца в рваный ритм барабанов, поддерживаемый негромкими хлопками получавшей удовольствие публики.

Тихий скрип двери был подобен грохоту грома, заглушившему все посторонние звуки, и, поворачиваясь, я уже знала, кого увижу.

Тётя вошла первой, открывая

дверь нараспашку, чтобы папа смог въехать на инвалидном кресле. Следом за ним шла мама. Слёзы уже застилали глаза, и я неверными шагами пошла навстречу, надеясь… всем сердцем и душой надеясь на прощение. Шаг, ещё шаг. Я не видела почти ничего из-за дрожащей пелены в глазах. Почему так тихо? Почему так плохо вижу? Чуть не запнувшись о папины ноги, я рухнула на колени, наконец-то догадавшись сморгнуть слёзы.

– Дочка, – негромкий, запинающийся, не проговаривающий звонкие звуки голос папы был, тем не менее, именно его голосом, наполненным невыразимой нежностью и любовью. Я так и стояла на коленях, неизвестно когда вцепившись в его руку, которую то осыпала поцелуями, то прижимала к влажной от хлынувших слёз щеке.

– Папа, папочка… – голос срывался, выдавливаясь сиплым шёпотом. Я замерла, почувствовав на своей голове благословляющую руку отца, и только тогда, неверяще, подняла на него свои глаза. И чуть не захлебнулась рыданием, не веря своему счастью, почувствовав море тепла и любви, одаривающих непутёвую дочь мягкой нежностью.

– Не… плачь. – Я услышала эти слова отчётливо, снова прижимаясь губами к мозолистой, но самой нежной на свете руке.

– Ну всё, ну всё… – подозрительно шмыгнула носом тётя, потянув меня за плечи, принуждая встать с колен. Я поспешно склонилась перед ней, ожидая благословления.

– Эх, Лунатичка… – тётя была на удивление немногословна, коснувшись моей головы благословляющим жестом, а после стискивая в крепких объятиях. – Иди уже, обними маму, – стесняясь проявления чувств, посторонилась она, подтолкнув меня, когда я застыла в нерешительности, испугавшись сделать последний шаг.

– Кхуши, дочка… – я несмело взглянула ей в лицо. И, как и у папы, как и у тёти, увидела в глазах– прощение. Прощение, и, несмотря ни на что, любовь. Мама быстро отёрла слёзы тыльной стороной ладони и раскрыла мне объятия. А я, чувствуя себя снова маленькой восьмилетней девочкой, только-только обретшей новую семью, также несмело обняла её в ответ, уже не пытаясь удержать глухие рыдания, разрывающие грудь. Повторяя сквозь слёзы только одно слово:

– Простите… простите… простите…

Мама обхватила меня крепко, прижимая меня к себе так долгожданно, так искренне, что все мои страхи улетучились – меня приняли, меня снова приняли в семью.

Шмыганье носом, раздавшееся со стороны тёти, больше походившее на прочистку воздухом водопроводных труб, нарушило тишину счастливого умиротворения, накрывшего коконом меня и родителей.

– Ну, хватить слёзы лить, Божешьтымой! – громко, скрывая дрожь в голосе, произнесла тётя. – У нас сегодня праздник, в конце концов. Успеем еще с нашей

сумасшедшей наобщаться. Куда уж мы от нашей непутёвой денемся? Карма такая… – ворчливо закончила тётя, и, перекинув косу на другое плечо, решительно двинулась вперёд, к звукам музыки, прихватив с собой на буксире улыбнувшуюся через плечо маму.

– Папа, я сама тебя отвезу, ладно? – присела я на корточки перед своим отцом. Он кивнул! Несильно, но весьма ощутимо! Он действительно идёт на поправку. – Папочка, как же я рада за тебя! – снова поцеловала я его руку, обхватив её двумя руками. – Арнав сказал, что врачи дают благоприятный прогноз, со временем ты будешь полноценно разговаривать и сможешь ходить. – Я умолчала о том, что врачи отводили под это не более сорока процентов, твёрдо уверенная, что отец справится.

– Арнав… я рад… что… муж.

Я снова всхлипнула – у меня никак не получалось успокоиться. Я и не подозревала, что папа уже настолько хорошо говорит.

– Я тоже, папочка. Он очень-очень хороший, – я улыбнулась сквозь слёзы, не в силах оторваться от папы, который с мягкой улыбкой снова положил руку на мою голову и чуть двигал пальцами, пытаясь погладить меня.

– Кхуши… – голос Арнава вплёлся в идиллию, никак её не нарушая. – Дядя, приветствую вас. – Я посторонилась, давая возможность Арнаву поздороваться с папой.

– Сынок… здравствуй… – папа благословил склонившегося к его ногам Арнава.

– Дядя, – начал Арнав, почему-то виновато взглянув на меня, – я хотел извиниться перед вами за наш поспешный брак с Кхуши. Это целиком и полностью моя вина, не осуждайте её. И, если сможете простить, благословите нас. Это нужно ей, – он коснулся моей щеки, стирая мои слёзы, совершенно не стесняясь улыбающегося отца. – Как вы знаете, меня не интересуют ритуалы и верования, но Кхуши будет легче, если вы благословите нас.

Я стояла, открыв рот, с прекратившимися от изумления слезами. Это точно Арнав? Просит благословения нашего брака у моего отца?

– Кхуши, – проворчал Арнав и дёрнул меня за руку, побуждая наклониться к ногам отца вместе с ним.

– Благословляю… вас… дети, – папа закашлялся, явно устав с непривычки от сильного напряжения голосовых связок.

Я поспешила к ближайшему столику, на котором стояли напитки и, налив из чайника, стоявшего на подставке с греющей свечой, тёплого чая, подала отцу, придерживая чашку, пока он аккуратно отпивал маленькими глотками душистый напиток.

– А теперь пойдёмте праздновать, – Арнав отодвинул меня, берясь за рукоятки кресла, – меня, собственно, тётя за вами отправила, – подмигнул он мне, вызвав очередной приступ удивления.

Устроив отца у удобного столика рядом с мамой и тётей, Арнав подошёл ко мне, стоявшей в проеме между двумя тканевыми ширмами, которые и отделяли зону гостиной от сцены, где вовсю шло красочное действо.

Убедившись, что на нас никто не смотрит, я ухватила его за рукав и повлекла за собой.

– Значит, тётя попросила? – строго спросила я удивлённого моей настойчивостью мужа.