Игра
Шрифт:
Арнав.
– Арнав, что ты творишь?! – прошипел мне Аман, объявив перерыв в совещании на пятнадцать минут. Незаменимый помощник так разнервничался, что назвал меня по имени. Хотя это право я дал ему давно, но он так ни разу и не воспользовался им, подчёркнуто официально обращаясь ко мне даже наедине. Собственно, причины для его недовольства я понимал – трижды ошибиться в имени мешка с деньгами, готового инвестировать в совместную индийско-итальянскую коллекцию, было вопиющим случаем. Особенно для Амана, радевшего за интересы компании больше, чем за личный карман.
Я раздражённо хлопнул раскрытой ладонью по столу. Родной кабинет немного привёл меня в чувство ароматами кофе, которого я сегодня употребил не менее пяти кружек.
– Этот мистер мешок
– Мистер Райзада, я сегодня утром оставил вам краткий отчет о данном инвесторе. Имя, стандартные данные, организация, вид и сумма возможного вложения в коллекцию. Вы смотрели его? – в голосе Амана сквозило удивление. Я нахмурился, не желая признавать свою неправоту. Всё правильно Я никогда не позволял себе являться на важные встречи неподготовленным. Никогда, до сегодняшнего дня. Я чувствовал себя абсолютно расфокусированным. Казалось, способность сосредотачиваться ушла от меня вместе с Кхуши.
Ну вот, опять. Я недовольно поморщился. Всё в моём сузившемся до её имени мире раздражало своей бесполезностью. О чём бы я ни думал, что бы ни пытался сделать, любая мелочь заканчивалась её именем, образом, глазами. Сердце холодил оставленный Кхуши конверт, за какой-то надобностью спрятанный во внутренний карман пиджака. К чёрту всё.
Я взял со спинки кресла пиджак и пошёл к выходу.
– Я домой, Аман. Совещание проведёшь ты. Все встречи на сегодня отменить, я в офисе не появлюсь. – Приостановился перед зеркалом, оправляя пиджак и глядя на удивлённое выражение лица своего помощника. Впрочем, буквально несколько секунд – и передо мной снова бесстрастный, как робот, Аман. Надёжный, честный, преданный.
– Будет сделано, мистер Райзада, – донеслось мне в спину, и я вышел из кабинета, чувствуя острую необходимость остаться одному.
Сев в автомобиль, я задумался, определяя место, где с большей вероятностью будет такая возможность. Казалось бы, сад мамы либо же собственная квартира были лучшими вариантами. Но, заведя двигатель, неожиданно для себя я повёл автомобиль к Шантивану. Мне хотелось быть там, где совсем недавно была она. Хотелось остановить время и распознать природу непонятного зуда – словно я что-то забыл, – пробивавшегося сквозь усталую тоску по своей жене. То есть по Кхуши… Я усмехнулся играм подсознания, подсовывающим эти короткое словечко каждый раз рядом с её именем. Мне, который совсем не собирался становиться мужем, но, оказалось, был так счастлив им быть.
Мне повезло, гостиная Шантивана была пуста. Голоса нани и тёти раздавались из комнаты Анджали и, судя по спокойным интонациям, доносившимся до меня, всё было в порядке. Я взбежал по лестнице и торопливо закрыл за собою дверь, боясь спугнуть долгожданное одиночество. Лёгкий флёр духов Кхуши ещё держался в комнате, придавая вчерашним событиям желанную иллюзорность. Я распахнул дверцы шкафа, собираясь повесить пиджак. Глаза выхватили аккуратно сложенную стопкой одежду Кхуши – ту, которую она не взяла, ту, которую я покупал ей. На сейфе лежал не убранный мной вчера контракт, поставивший моей рукой жирную точку в наших отношениях. Бумажная нелепость. Я открыл сейф и не глядя хотел убрать с глаз эти бумаги – домашние ничего не должны были знать о контракте. Рука замерла, сжав бумаги. Меня остановила толщина стопки. Привычные к документам пальцы определили, что Кхуши снова не взяла свой экземпляр. Запихнув бумаги в сейф, я с силой закрыл шкаф. Ей что в лоб, что по лбу – начал злиться на безалаберность жены. Абсолютная незащищённость Кхуши в юридических вопросах, равно как и в большинстве житейских вызывала не раздражение, а смутное беспокойство.
– Хватит, – вслух одёрнул я себя, – есть кому позаботиться о ней. Шьям адвокат и сможет оградить мою жену… тьфу ты!.. Кхуши от осознанных и неосознанных глупостей.
Я запрокинул голову, втягивая в лёгкие неподатливый воздух, не желавший снабжать меня кислородом. Иначе откуда бы взяться этому спазму в груди?..
Тихий зуд, раздражавший внутренности, усиливался, требуя
Лёгкий ветер, гулявший у бассейна, пригибал листья растений, заставляя их касаться друг друга, и создавать тихий шорох. Он успокаивал, ослабляя внутренне напряжение, и потихоньку высвечивая что-то глобальное, ранее прятавшееся от меня под слоем боли так нелепо и некстати узнанной правды.
Кхуши, Кхуши… ветер стих, выполнив свою задачу, оставив меня наедине с душой.
На маленькое пространство у бассейна пришла тишина. Время исчезло вокруг меня, создав абсолютный вакуум. Абсолютное одиночество. Прекрасную тишину. И эта тишина говорила со мной, внятно, отчётливо, ввинчивая, вбивая в сознание, в душу, в тело невозможность существования без Кхуши. За то время, что мы провели вместе, она проникла в меня, проросла в каждую клеточку моего тела, сознания, души, сердца. А сейчас уходила из меня, неотвратимо, гибельно, очень болезненно. Глупо, как глупо. Чёртов контракт и чёртов я, поставивший под влиянием эмоций этот не менее чёртов шестимесячный срок своего счастья. Сердце стучало в одном ритме, созвучно с оглушительной тишиной тикая: вер-ни-е-ё, вер-ни-е-ё. Я потёр грудь, стараясь отвлечься от невыносимых своим монотонным постоянством ощущений.
В который раз попытался убедить себя, что я не разрушил наши отношения, а дал ей свободу, свободу не жить с не любимым. Замерев, сердце сменило тональность, вкрадчиво убеждая – она любит именно тебя, всегда любила именно тебя. Иначе откуда те слёзы, откуда та боль в её глазах? Откуда ощущаемое мной её нежелание уходить от меня? Ведь она должна быть счастлива?
Вырываясь из мучительных раздумий, я только сейчас заметил, что стемнело. Прошло несколько часов – как несколько минут. Я включил подсветку бассейна, уже игнорируя болезненное воспоминание о том, что хотел показать, но так и не показал ей её. Закатал брючины и сел на бортик, опустив ноги в воду. Так, как когда-то, в самом начале нашего брака, мы сидели с моей золотой рыбкой. Вода, как тогда, приятно обожгла ступни прохладой. Я обречённо ждал, предчувствуя новый виток боли, воспоминаний о её слезах. Но сердце как-то особенно гулко ударилось о рёбра, и отступившая тишина донесла до меня её слова – «Вы забрали у меня все. Сердце, душу, тело»… Я замер, а тишина продолжила, высвечивая совершенно под иным углом убившие меня слова «человек, которого она полюбила, был несвободен». И она же бесцеремонно откинула слова Притики «Понятно, женат, значит» – это же просто вывод подруги Кхуши. В сознании развернулась измятая, ненужная, почти забытая картинка Лаваньи, счастливо прижавшейся ко мне, когда я объявил о нашей грядущей помолвке, и слёзы Кхуши, отразившиеся в моей душе привычной волной боли.
… и тишина отступила, напоследок насмешливо бросив в своём абсолюте – «дошло?»…
Звуки обрушились на меня, немилосердно терзая отвыкший слух своей ненужностью и никчёмностью – завыванье ветра, снова спустившегося к бассейну, и попавшего в четырёхстенный капкан; недовольство воды от вторгшейся в её гладь брошенной разозлённым ветром корявой ветки, выразившееся в громком всплеске и концентрически расходящейся ряби; сухое дребезжание дерева дверного полотна, раздражённо отстранявшегося от ударявших по нему пальцев руки.
Повторный стук в дверь позволил мне прийти в себя от обрушившейся на меня правды. Что я наделал?!
– Да! – рявкнул я, ничуть не сдерживая своего голоса, упорному стукачу.
– Арнав? – заглянувшая нани укоризненно покачала головой, но не стала заострять внимание на моей интонации. – Мы и не знали, что ты уже приехал. – Я не стал уточнять, что приехал несколько часов назад, желая, чтобы бабушка поскорее оставила меня одного. Мне надо было… – Мы спускаемся к ужину. Вы идёте? А где Кхуши? – оглядела бабушка комнату, удивляясь отсутствию жены.