Игра
Шрифт:
– Благодарствую, - нежно шепнул писарь, - пить я уже бросил. При этом он все так же под сурдинку захихикал. Немец пожал плечами и отвернулся.
Кентербери продолжал допрашивать Раймона:
– Какой вред ты нанес людям и как ты проделал это?
– Не приносит вреда ближним только мертвый.
– осклабился Раймон.
– Чем вознаградил тебя твой суккуб за половой акт с тобой?
– Простите, ваше преподобие, но я за подобные шалости денег не беру.
– Почему дьявол совершает сделки по ночам?
–
– Я могу ошибаться, но, должно быть, у него бессонница.
– Умеете ли вы вызывать дождь?
– Любая нянька знает, что для этого нужно раздавить жабу.
– Сколько раз ты летал на шабаш?
– Я не еврей, чтобы справлять субботу.
– Замечал ли ты у мещанки Элизабет Гейл гусиные лапы?
– Нет. Мне было достаточно ее гусиных мозгов.
– Ты не сомневаешься в существовании ведьм?
– Нет. Я был женат.
Архиепископ шумно задышал в нос. Заседатели деликатно позевывали в рукава.
– …Итак, ты продолжаешь именовать себя Раймоном, купеческого сословия, родился в Турине, в Британию прибыл по торговым делам.
Раймон поклонился - он уже устал отвечать на этот вопрос.
Кентербери стал похож на довольного зайца. От волнения князь церкви заикался, рогатая митра бросала причудливую совсем не христианскую тень на стенную фреску Благовещения и надгробные плиты у стен.
– Действительно ли ты, так называемый Раймон, подходил к людям разного происхождения, в Ньюкасле, Глазго и на землях баронов Арундел?
– Так точно, ваше святейшество.
– Лесть здесь неуместна. Я не Папа.
– Ну, все впереди… - любезно улыбнулся Раймон - Кентербери облизнулся.
– Ты был связан с Моней Цимесом и другими завсегдатаями гостиницы “Святая Вальпурга, искушаемая баклажаном” ?
– епископ был сторонником допросов вразбивку.
– Увы, - подсудимый тяжело оперся на перильца скамьи - Заведение под названием “Святая Хродеганга, искушаемая патиссоном” мне известно. А Вальпурга… Первый раз слышу.
– Что ты покупал у твоих клиентов?
– Антиквариат, ваша честь! Сущую бижутерию.
– А вот тут у нас донос - и там ясно сказано - не безделушки, а душу. Между прочим, христианскую душу, заключенную в крещеной плоти!
– заволновался Кентербери.
– Клевета, - обиделся Раймон.
– У меня есть свидетели сделок. Я невинен, как невеста.
– Мне даже не смешно! И кто же может подтвердить твою невиновность? Кто из уважаемых граждан может поручиться за тебя?
Раймон задумчиво огладил свою ночную редкую бородку.
– Да кто угодно. Вот, хотя бы брат Алессио. Ему правда почти отрезали голову, но память у него до сих пор превосходная. Дельный мальчик. Рекомендую.
– Вы с ума… - задохнулся Кентербери, но его уже никто не слушал.
Страшно, горлом завизжала баронесса де Клер и всплеснув руками, порвала четки.
Писарь
Кошмарную маску раскисшего в болоте лица Алессио праздника ради припудрил, остатки губ жирно очертил малиновой помадой, и теперь, сорвав с головы ошалевшего Кентербери митру, дефилировал вдоль алтаря в золотистом сутенерском фрачке с фалдами едва прикрывавшими вихлявые ягодицы. Лохмотья черных чулок с искрой украшали распухшие ляжки.
Раймон приобнял мертвеца за плечо и рявкнул нечто вроде:
– Дети вдовы, ко мне!
Они вошли в часовню, не страшась святости места, безликие и размалеванные.
Девка Эстер - Посинюшка с надутыми щеками трубачки и голыми
грудями, и Моня Маммон, трясший фальшивыми пейсами, и Плакса, тоже мертвый - когда успел - с непомерно раздутым брюхом, и живым рыбьим хвостом, трепавшимся в пасти его, как второй язык. Висельник - тамплиер, где-то потерявший левую руку и нижнюю челюсть, и верткий тощий Луис с хищными испанскими усиками и бородкой клинышком.
Голая, как сама ночь, Наамах - моя Ноэми - она стала вульгарна и черства, черное мужское молоко сочилось из ее левой груди, она непристойно выгибалась на спине безголовой лошади без седла, а за ней маячил безносый, пролежавший в гробу без малого год, Корчмарь с плоскими зубами на безгубой маске трупа, хотя еще вчера я видел его живым.
Инквизиторы рванулись вон через ризницу - ни молитвы, ни святая вода не могли задержать неурочных гостей - епископа настигли на улице - вокруг несчастного клубилось, плевалось, верещало, разлагалось мучительное кодло. Кентербери поднял было руку - перекреститься, но уронил.
Раймон, Маммон, Эстер - Астарта, Наамах, Бегемот, Бальзамированный Корчмарь, Легат - бесстыдная шлюха, даже не третьего, а уже четвертого пола - переполненный гнилью и похотью…
Епископ закрыл глаза и повторял, как заведенный, молитву, словно из слов-оберегов плел кольчугу.
Я стоял за гранью круга, я звал Ноэми - но Наамах хохотала, как солдатская краля, сплетаясь на своей кобыле с Астартой в лесбийской похоти - скучной, как домашнее задание.
Маммон крутил ручку астматической шарманки, расстроенной, судя по всему, со времен Великого потопа.
Бегемот отъел Висельнику вторую руку, но удавленник не унывал, а заявил, что его повесили за сожительство с пятью тамплиерами одновременно, а руки ему и при жизни не были нужны, тут он просто, как обезьяна, употребил Легата, задрав фрачные фалды - надкрылья,
Легат стыдливо закатывал уцелевший глаз.
А Бегемот, выпучив пузо, вопил:
– Во имя хлеба и сыра и спиртанаго духа! Ам-ням!
Я отшатнулся и упал на колени - происходящее было всего лишь частью ошалевшей и фальшивой игры, даже пик сатанинского разгула был несерьезен .