Игрек Первый. Американский дедушка
Шрифт:
А то, что я предложил ей руку и сердце, чьи козни? Попросить Ознобишина вколоть мне в жопу кубик аминазина, чтоб избавиться от этого наваждения?
А то, что я на заре прекрасной юности не в адвокаты сунулся, а в менты? Какой мудак мне это наколдовал!»
Сколько раз Станислав Сергеевич действовал по наитию? Не считано. Иногда смысл непредсказуемых поступков обнаруживался впоследствии, чаще всего — никогда. Житейское объяснение «моча в голову ударила» вполне удовлетворяло сыщика. Но в случае с Сизовым привычное оправдание не
Ни с того ни с сего отпустить особо опасного преступника?
Тут что-то не так.
«Выпустив на свободу Мухина, полковник Судаков ответил мне в том же духе. Такое джентльменство ему не свойственно…»
Майора Коробочкина осенило: «Нами управляет не Бог и не Дьявол, а человек! — додумавшись до подобной ахинеи, Станислав Сергеевич снова погрузился в меланхолию. — Может, и эта догадка родилась во мне под влиянием Всемогущего?» — называть всесильное существо человеком майор больше не решался, равно как и посылать его в мужские или женские половые органы.
— Мы с Судаковым у него под колпаком… — невнятно бормотал Коробочкин, пугая сослуживцев своей трезвостью. Услышать подобную бредятину от поддавшего майора было в порядке вещей.
— Стас, ты не в себе? — спрашивали его. И в ответ слышали не привычные матюги, матерого сыскаря, а полубезумный лепет охреневшего лоха:
— Я не в себе? Интересное наблюдение… А кто же во мне, если не я? И где тогда я, если не в себе…
Сердобольные менты доложили о состоянии майора доктору Ознобишину. Никто из них при этом не зарился на майорское кресло, являвшееся в действительности обшарпанным, скрипучим стулом.
«Душевный кризис психопатической личности с истероидными реакциями в эпоху криминальной революции…» — с ходу поставил диагноз Иннокентий Иванович. И ответил сыщикам:
— Все путем.
Все пути ведут в Воробьевку — так они его поняли.
Полковник Судаков, оказавшись, подобно Коробочкину, жертвой чужой воли, не стал витать в эмпиреях. Выяснив у свидетелей освобождения лейтенанта Мухина все подробности, контрразведчик заключил: никто, кроме Игрека, не мог внушить ему противоестественного желания освободить Муху. Это первое. И второе: мальчик не смог бы до этого додуматься. Он попал под влияние Коробочкина. Самый сильный человек на планете в чем-то должен быть самым слабым.
Неожиданная мысль озадачила Сергея Павловича. Самым сильным человеком он всегда считал Иосифа Виссарионовича. И самым слабым тоже. Страдая манией преследования, вождь готов был загнать за колючку весь свой народ. Что он и сделал, когда возвел вокруг страны железный занавес. Поэтому Иосиф Виссарионович и был самым сильным человеком в мире.
«Отсечь Коробочкина от Игрека!» — по-военному сформулировал полковник Судаков ближайшую задачу Службы безопасности. И никакого философского онанизма на тему Бога и Дьявола!
Сергей Павлович считал, что он
Недруги встретились в Воробьевке. Когда Коробочкин туда явился, Судаков лежал на пустующей койке Игрека и плевал в потолок. Благодаря силе духа контрразведчик метко попадал в жирных навозных мух, обсидевших весь потолок.
Коробочкин залюбовался непревзойденным искусством полковника.
— Присаживайтесь! — разрешил Судаков, высвобождая майору местечко на койке Игрека.
Больше тому приткнуться было негде, если только на полу. Стулья в Воробьевке почему-то не прижились.
Рассуждая о том, что связывает его с Ириной, Игрек воображал не паутинки и не нити, а провода, по которым течет ток. Электричество не может распространяться без проводов (эту школьную премудрость Долговязый не забыл), а электромагнитные колебания — запросто. Может, именно такие волны он испускает!
Испускание прекратилось, когда глюк оказался в больничном саду. Связь между любовниками прервалась не из-за их отдаленности друг от друга. Никакие физические препятствия не могли помешать распространению в пространстве флюидов Игрека Первого!
«Я неотразим!» — говорил себе псих, и был прав.
Всепроникающая сила его желания мгновенно выдохлась от эфемерного, неуловимого понятия: обыкновенной мысли.
«Я изнасиловал Ирину!» — вот что пришло Игреку в голову, когда в нос ему ударил запах желтой акации Воробьевского сада.
«Она сама мне отдалась!»
Оправдание не помогло. Девушка ускользнула от влияния всесильного Игрека.
«Я преступник!»
«Кто докажет, что я мысленно заставил Дюймовочку раздеться!»
«Никто. Хватит с тебя того, что ты сам это знаешь!»
«Я этого не знаю! Я не хотел!»
«Ты внушил ей свою гнусность, даже не желая этого! Подсознательно!»
«За подсознание я не отвечаю!»
«А тебя никто и не спрашивает!»
«Пусть только кто — нибудь попробует спросить!»
В Долговязом вновь пробудился безжалостный деспот Игрек Первый.
Обычно после прогулок налево Судаков возвращался домой пристыженным, но с шальным блеском в глазах. На сей раз Сергей Павлович с потухшим взором вяло приветствовал жену и в дальнейшем повел себя как ни в чем не бывало.
Опытная женщина сразу поставила диагноз: «Бабник со своей оторвой оконфузился почище, чем со мной. Теперь его в чужую постель дубиной не загонишь. Будем лечить его домашними средствами!» — диагнозы мадам Судакова обычно ставила неверно, но лечение всегда назначала правильное.
При переодевании в присутствии мужа пышнотелая блондинка подверглась надругательству. К сожалению, неудачному.
— На тебя напустили порчу! — с досадой шепнула супруга. — Та самая хабалка, которую ты сюда приводил!