Игрок

Брэнд Макс

— А еще был такой Чеймберс, тоже из группы нападающих. От него на поле спасения не было. А весил не больше вашего. Но самым знаменитым из них был Берлингтон. Вы о нем когда-нибудь слышали?

Коркоран отвернулся и закашлялся:

— По-моему, нет, что-то не припоминаю.

— Он весил сто сорок и стоял в воротах. Так вот, целых два сезона никто не мог мимо него прорваться. Это ж надо!

— Значит, ему везло.

— Везло? Ему? Ну уж нет! Про него говорили, что он читает мысли. Он всегда знал, куда направляется мяч,

и всегда оказывался на том самом месте. Он и кидать мог тоже. Один раз кинул с пятидесяти двух ярдов. Это ж надо!

Коркорану казалось, что он снова пинает тяжелый мяч, видит, как тот летит по воздуху, словно воздушный шар, снова видит, как он шлепается перед перекладиной — пятьдесят тысяч человек ждут, затаив дыхание, — и наконец, мяч снова взмывает вверх и перелетает через перекладину!

— Хороший удар, — проговорил он наконец.

— Но удар на шестьдесят — это сущие пустяки по сравнению с тем, как он выбивал мяч из рук. Если он стоял в защите, тут уж никто не мог с ним справиться. Скользкий как угорь, он молнией врезался в кучу игроков. Всякий раз, когда он с кем-нибудь схватывался, объявляли тайм-аут. Вот какай был этот Берлингтон. Другого такого не было. Послушайте, мистер Коркоран, чтоб я сдох, он ведь был ничуть не больше вас и такой же тощий…

В дверь осторожно постучали.

— Ну, я пошел, — быстро проговорил мальчишка и исчез через открытое окно.

Коркоран слышал, как его босые ноги прошлепали по соседней крыше, и только после этого открыл дверь, впустив посетителя, который оказался не кем иным, как Габриэлем Дорном.

Живописец стоял перед ним, поглаживая свои черные усики и ухмыляясь.

— Простите незнакомца, который нарушил ваш покой, — сказал он. — Но у меня к вам дело, мистер Коркоран. Я Габриэль Дорн.

Коркорану пришлось несколько помедлить, закрывая дверь, чтобы справиться с собой и не показать, какое отвращение внушает ему посетитель. Только после этого он жестом пригласил его садиться. Обернувшись наконец, Коркоран увидел, что его гость удобно устроился в большом кресле у окна, там, где минуту назад сидел Вилли Керн.

— Весь Сан-Пабло гудит, повторяя ваше имя, — сказал художник.

— Люди очень добры, — серьезно заметил Коркоран.

— Скорее любопытны, чем добры, — поправил его Дорн.

— Правда?

— Что до меня, то я почел своим долгом оказать вам услугу, мистер Коркоран.

Игрок поклонился. При виде этого человека у него тошнота подступала к горлу.

— Короче говоря, сэр, я пришел вас предупредить, — торжественным тоном проговорил он, и Коркоран понимающе кивнул.

— Это очень любезно с вашей стороны, — сказал он. — У всякого человека есть враги, это естественно.

— Человек, о котором я говорю, пока еще не является вашим врагом.

— Но может им стать, не так ли?

— Надеюсь, что этого не случится.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что это зависит от

вас. Речь идет о самом важном и значительном человеке во всем Сан-Пабло, мистер Коркоран, — это сильный, богатый человек, к тому же он, не колеблясь, ввязывается в драку. Вы не догадываетесь, о ком идет речь?

— Уверяю вас, я не имею об этом ни малейшего представления.

— Подумайте хорошенько. Вы встретились с ним лицом к лицу только сегодня вечером. Мне это известно.

— У меня создается впечатление, что вы видели меня гораздо чаще, чем я вас, мистер Дорн.

Дорн покраснел:

— Для чего же человеку даны глаза? А в данном случае я считал это своим долгом.

— Понятно. Значит, считаете это своим долгом. Итак, прежде всего послушаем, как зовут этого человека.

— Уверяю вас, мистер Коркоран, я иду на определенный риск, вмешиваясь в это дело.

— Высоко ценю ваше благородство и самоотверженность.

— Короче говоря, сэр, этот человек не кто иной, как Генри Петуи Роланд!

Нанеся противнику этот главный удар, он откинулся в кресле, устремив на Коркорана злобный победный взгляд; на его бледных щеках даже заиграл румянец. Для Коркорана это явилось полнейшей неожиданностью. Поначалу он не мог поверить своим ушам — просто стоял, широко расставив ноги, и смотрел на художника.

— Скажите мне, ради Бога, как это могло произойти? — потребовал он.

— Как вы думаете, что является самым чувствительным местом в душе мистера Роланда? Вы, несомненно, можете сразу же догадаться. Конечно, все, что связано с девушкой, с которой он обручен!

По главной улице Сан-Пабло промчался пьяный ковбой; сквозь открытое окно до Коркорана донеслась его дикая песня, а через секунду и песня и стук копыт стали удаляться и стихли.

— Что же могло вызвать гнев Роланда, — спросил Коркоран, — и какое отношение имеет к этому мисс Мерран?

— Короче говоря, сэр, вас видели вместе с ней.

— Какое, черт возьми, это имеет…

— Мистер Роланд человек в высшей степени ревнивый, сэр.

Сомневаться в этом не приходится. Коркоран припомнил, что из университета-соперника до него доходили слухи о гордости и бешено страстной натуре Роланда.

— Я встретил мисс Мерран и проводил ее до дому. Что здесь такого? Стоит ли вообще об этом говорить?

— Сэр, вы не знаете мистера Роланда. Вы только подумайте: в Сан-Пабло масса молодых людей, сильных и смелых, и каждый из них не прочь положить глаз на хорошенькую девушку. Но как бы ни были они сильны, никто из них не смел и близко подойти к мисс Мерран с того момента, как на горизонте появился Роланд. Последним был Шаркнесс. Он считал, что вопрос не закрыт, поскольку свадьбы еще не было; однако Роланд убедил его, что он был не прав, и, хотя Роланд оплатил его больничный счет, Шаркнесс так и остался калекой. Это был здоровенный парень, прямо-таки бешеный, а теперь он едва может двигаться.