Игрушка беглецов
Шрифт:
В моей голове мелькает мысль, что это не честно, ведь Нона действительно молилась утром вместе со всеми, а если уже кто и пропустил молитву, так это я. Нужно заступиться за подругу, просто ради справедливости, однако дерзость сворачивается в груди клубочком, стоит представить, как грозный взгляд Авреи обратится ко мне.
Пока я, склонив голову, пытаюсь собраться с силами, авгура уже называет другой аргумент, и с ним, в отличие от первого, спорить гораздо труднее:
– Ты грубишь ближним. Сегодня утром на Главной поляне я стала свидетелем того, как
Я почти различаю смешок Ноны, и мне ещё сильнее хочется дёрнуть её за руку, чтобы предупредить, какие последствия могут её ждать, ведь авгурам ничего не стоит вернуть ближних обратно и всё-таки устроить Народный суд.
– Шейла призывала хвастаться друг перед другом инсигниями, но вы учили нас, что это неправильно. Я лишь напомнила ближней о хороших манерах.
Нона права. На этот раз я всё-таки заставляю себя открыть рот и произнести, пускай и слабым голосом:
– Шейла начала говорить о своём будущем защитнике и комплементарных инсигниях, – взгляды всех авгуров сосредотачиваются на мне, но ярче всех я чувствую взгляд Авреи, опаляющий кожу, как Солнце в полдень. – Но Шейла говорила непозволительно сердито.
От Ноны расходятся волны благодарности и почти физически касаются моих плеч, но она слишком гордая, чтобы обменяться со мной хоть взглядом – сейчас, когда авгуры внимательно на нас смотрят.
– Это не оправдание, – отрезает Аврея, хоть мне кажется, что Шейлу всё-таки ждёт серьёзный разговор со старейшинами. – Нона, ты старше. Вы стояли в опасной близости друг от друга, так, будто собирались… подраться.
Столь жёсткое слово разрезает воздух, заставляя всех разом удивлённо выдохнуть.
– Это было бы недопустимо, – нарушает Гилар внезапно воцарившееся неловкое молчание. – Совершенно невозможно.
Его усмиряющий голос не выражает сколько-нибудь сильных эмоций – только призыв к благоразумию. Его замечание – это слова авгура, который всегда остаётся голосом совести и нравственным наставником.
– Это было бы преступно, – распаляется Аврея, и её голос после спокойного тона Гилара звучит ещё более страстно. – К тому же, все мы знаем, почему Нона так болезненно реагирует на разговоры об инсигниях.
Мы все замираем.
Теперь голос авгуры сочится иронией и даже сарказмом.
Женщине это позволено, ведь она должна защищать наши устои, но я всё равно столбенею, слыша неприкрытую издёвку.
– Аврея, – тихо окликает Флика, лишь этим напоминая о грани, которую не стоит пересекать.
Моя подруга заметно напрягается. Даже дёрни я её сейчас за руку, это не поможет. Внутри всё сжимается, когда она открывает рот, и я с ужасом жду, что из него вырвется, но на удивление Нона держит себя в руках и говорит как можно учтивее:
– В чём ещё меня обвиняют?
– Ты часто не даёшь своё согласие на галоклин, – Аврея приводит третий аргумент с готовностью: ход этого разговора она явно продумывала заранее.
Почему-то от такой мысли меня начинает мутить. Но, к моему удивлению, Нона облегчённо выдыхает:
–
Ирония и сарказм в отношении старейшин недопустимы, тем более, когда их использует юная эдемка, тем более, когда у этой девушки история такая, как у Ноны…
На лице Авреи застывает удивление, а затем оно сменяется возмущением, словно старейшина стала свидетелем того, как во время молитвы какой-то болван начал громко бить в барабаны.
– Нона, – тихо предостерегает Гилар, его голос звучит напряжённо, – выбирай, пожалуйста, выражения, когда разговариваешь с авгурой.
– Ты не оставила нам выбора, – Аврея буквально шипит, когда изо всех сил старается сдержаться, но слова срываются с языка без осознанной на то воли. – Пропуск молитв, особенно Истинных, отказ от галоклина, грубое общение со своими ближними. Ты считаешь, этого мало для того, чтобы мы были в праве… – авгура вдруг замолкает, подыскивая правильное слово под внимательным взглядом двух других старейшин, чье лица вдруг мрачнеют на глазах.
Аврея не успевает договорить. Нона щетинится, как обиженная химера, и говорит невероятно быстро:
– Что сделать?! Нарочно всё подстроить, обмануть меня, проигнорировать моё нежелание принимать фантома и в итоге преследовать меня, как какого-то тальпа?!
– Нона! – восклицают одновременно все трое авгуров, а мы с Фортунатом потрясённо переглядываемся.
– Вы считаете, этого достаточно, – произносит Нона гораздо тише, но её голос словно трескается, и девушке приходится сглотнуть, чтобы продолжить: – Как можно оправдать то, как вы со мной поступили.
Я знаю, что Нона ни за что не заплачет, тем более перед авгурами, но боль в её голосе заставляет меня подойти к ней ближе. Я не решаюсь обнять подругу, но хотя бы кладу руку на плечо на несколько секунд, а затем невольно отступаю, заметив, как Аврея приближается к Ноне. Её лицо не выражает эмоций, и я вдруг надеюсь, что она скажет несколько слов поддержки, но застываю рядом с подругой, когда до меня доходит смысл следующих слов авгуры:
– Я знаю, что где-то во Фрактале ты прячешь вещи тальпов, и этот тайник, оскверняющий наш дом, хранит память обо всех твоих проступках.
Авгура говорит неожиданно тихо, буравя Нону жёстким взглядом. Глаза жёлтые, как у сказочного дракона – огнедышащего, безумного зверя, ревностно оберегающего свои сокровища. Мне кажется, ещё несколько секунд – и из ноздрей Авреи появится дымок, предвещающий скорое пламя.
Я беспомощно смотрю на Флику и Гилара, но они, удивлённые словами третьей авгуры, ничего не говорят.
– Что ты сказала, Аврея? – спустя вечность спрашивает наконец Гилар.
На лице рыжеволосой авгуры появляется презрительная улыбка, когда она, не сводя взгляда с Ноны, повторяет всё тем же голосом, что и прежде: