Игры богов
Шрифт:
Ронна действовала на удивление грамотно, чем сильно порадовала брата. Быстро снизившись, она пронеслась над самой травой, почти касаясь ее лапами, а затем по широкой дуге обошла улепетывающего зайца. Тому до спасительных деревьев оставались уже считанные метры, когда Ронна набросилась на него и несколькими сильными ударами лап и крыльев заставила его развернуться и помчаться в противоположную сторону.
— Полегче, полегче… — бормотал Шиннара, с высоты следя за действиями сестры. — Не стоит так наседать, дай ему на какое-то время почувствовать свободу.
Разумеется, Ронна не могла слышать брата, а тот в свою очередь
Солнце меж тем уже стало садиться за горизонт, но света еще хватало, и окружающее пространство было как на ладони. Ронна старалась не гнать зайца в сторону солнца, чтобы то не слепило глаза. Шиннара также избегал смотреть на светило, а потому далеко не сразу заметил, что с его стороны стремительно приближается быстро растущая темная точка. Когда же Шиннара увидел ее, то сначала решил, что это возвращается Шаур: серебристому соколу даже не пришло в голову, что его брат никогда не завершил бы охоту столь быстро. Только потом, когда большая черная птица, почти втрое превосходящая своими размерами сокола, начала снижаться, стремительно приближаясь к разгоряченной азартом погони Ронне, не замечающей ничего вокруг, Шиннара понял, что происходит.
— Сестра! — завопил он, бросаясь вниз, наперерез огромному орлу, решившему отнять у Ронны добычу. Шиннара падал, не переставая кричать и звать сестру, понимая, что та не услышит его, всецело поглощенная погоней. Понимая, что он уже не успеет…
— Сестра!!!
Вечерний воздух прорезал громкий жалобный писк, полный безграничного ужаса. Ширококрылый орел смял белого сокола, будто бы и не заметив его, а затем, подхватив не успевшего уйти далеко зайца, резко взмыл в небо, крепко держа в когтях окровавленную добычу. Но Шиннара уже не смотрел на него, его взгляд приковало к себе маленькое белое тельце, почти утонувшее в позолоченной закатом траве…
Еще над землей утратив облик сокола, Шиннара ударился о землю и, не обращая внимания на боль в ушибленном при падении плече, спотыкаясь, побежал к сестре. На несколько мгновений он потерял ее из виду, а когда вновь увидел, сокол уже исчез. Вместо него на земле лежала Ронна, раскинув в стороны неестественно скрюченные руки и подогнув ноги. Грудь и бок ее пересекали три глубокие кровавые борозды, уходящие под лопатку. Светлые изодранные одежды девушки быстро темнели, напитываясь теплой липкой влагой. Шиннара упал перед ней на колени и, осторожно приподняв голову Ронны, принялся гладить растрепавшиеся мягкие волосы, шепча что-то не слышное никому, кроме него самого. Он все еще не мог поверить, что его сестра мертва, это казалось слишком нелепым, чтобы быть правдой. Шиннара не замечал, что слезы проложили на его щеках пару длинных блестящих дорожек. Он не
Шаур, вскрикнув, прикоснулся к щеке Ронны, все еще хранящей тепло, а затем, крепко зажмурившись, раскинул руки и, обернувшись соколом, взлетел вверх. Полет его все убыстрялся, взмахи крыльев становились яростнее и резче.
Если бы Шиннара взглянул на брата, то понял бы, что тот летел в ту же сторону, где несколько минут назад исчез черный орел.
* * *
Он медленно брел по вымощенной яшмовыми плитами дороге, держа на руках Ронну. Голова ее безжизненно болталась, откинувшись назад, но Шиннара не смотрел на сестру. Он уперся опустевшим холодным взглядом в стены вырастающего впереди замка, механически переставляя ноги.
Чуть позади, склонив голову, брел Шаур. Он сильно хромал, придерживая одной рукой другую. Плечо его перечеркнула широкая царапина, кое-как перевязанная наполовину сползшим платком. Но в раненой руке была крепко зажата оторванная орлиная голова, покрытая мятыми и взъерошенными перьями.
— Брось, — глухо произнес Шиннара, не оборачиваясь, однако Шаур лишь коротко мотнул головой. Больше он не услышал от брата ни слова. Мальчишка, слишком быстро ставший взрослым.
Шиннара не мог сказать, когда он добрался домой. В памяти остались лишь хоровод лиц да безутешные крики матери. Он долго не желал отдавать Ронну, а когда у него все же отняли сестру, Шиннара сел на землю и, спрятав лицо в ладонях, зарыдал.
Его оставили один на один с ночью, давно накрывшей замок. Где-то в окнах горели огни, слышались заглушаемые стенами голоса, но все это — будто бы в другой жизни, в другом мире. И мир этот умер. Ему было неведомо, как долго он просидел под открытым небом, а в ушах Шиннары стоял предсмертный крик Ронны.
— Встань! — Злой и холодный голос нарушил тишину. Шиннара медленно поднял глаза и встретился взглядом с остановившимся в нескольких шагах от него отцом. Тот держал в руке тускло горящую лампу, света которой хватало лишь на то, чтобы выхватить из мрака его лицо.
Шиннара поднялся, но не сделал попытки приблизиться. Очень долгое время они смотрели друг на друга и молчали. В глазах одного застыла безграничная ненависть, а у другого — всего лишь усталость. Усталость и какая-то нелепая обида.
— Ты отвечал за нее, — гневно выкрикнул Карэф. — Ты должен был глаз с нее не спускать! Как посмел ты допустить ее гибель? Она на твоей совести!
— Ты не прав, отец, — раздался за спиной тихий, но в то же время жесткий голос, заставивший Карэфа резко обернуться. Миг спустя на свет вышел Шаур. Он был все еще бледен, но чисто вымыт и перевязан.
— Шиннара не повинен в смерти Ронны.
— Как ты смеешь?! — задохнулся от гнева отец, но Шаур не дал ему договорить.
— Шиннара не виноват… Или, может быть, виноват, но не так, как это считаешь ты. Никто из нас не знал, что в охотничьих угодьях появился орел. Как он мог спасти сестру, не ведая об угрозе? Я узнавал у слуг: орла доставили сюда по твоему приказу. Захотелось поохотиться, отец? Так?
— Заткнись, щенок! — зарычал Карэф, отвешивая Шауру звонкую пощечину. Голова мальчишки дернулась, но он упрямо поднял глаза и, сдерживая слезы, произнес, плохо скрывая презрение: