Игры престолов. Хроники Империи
Шрифт:
Айрон сказал бы по этому поводу какую-нибудь гадость, но Тимо слишком устал для того, чтобы думать над этим. Однако он не знал, что умирающая ночь преподнесёт ему свой последний страшный сюрприз.
Поравнявшись с окном спальни, Тимо передал бесчувственную Суллу на руки Эвазару, а Энрике помог отцу вернуться в комнату. Пока Тимо тяжело переводил дыхание, пытаясь унять всё ещё идущую носом кровь, наследник с великой осторожностью опустил девушку на мягкие покрывала ложа. Убирая скомканные медные пряди с измученного и усталого лица матушки, Эвазар обнаружил какую-то странность. За левым ухом Суллы,
– Что это? – с тревогой спросил Эвазар и, прежде чем кто-либо смог его остановить, поддел ногтем булавку, извлекая её из-за уха Суллы. В ту же секунду, когда игла легла в ладонь мужчины, она ярко вспыхнула и, превратившись в копьё, пронзила незащищённый бок Эвазара, отбросив того к стене и пригвоздив к ней, словно умирающую бабочку.
Герцог Вэйлд потерял сознание не издав ни звука и так и не успев увидеть, как отец, забыв себя от горя и страха, бросился к нему, как, развоплотив проклятое копьё, укачивает, будто ребёнка на своих руках, а из-под пальцев, зажимающих страшную рану, распространяется тёплое, золотое свечение.
– Энрике, – глухо сказал Тимо, всё ещё вслушиваясь в неровное, тихое дыхание старшего сына, – отнеси Зэра в медицинский блок. Разбуди Иллу, проследи за тем, чтобы именно она провела операцию. Только ей я смогу доверить жизнь Эвазара.
– Но разве ты не…
– Я всего лишь остановил кровь и очистил рану, но этого мало. Нужно торопиться, Энрике. Пожалуйста… прошу тебя, не медли. Позже я всё объясню, а теперь – отправляйся, спаси Зэра, пока это ещё возможно.
– Да, отец!
Подхватив на руки до странности лёгкого Эвазара, Энрике вышел из спальни. Свой путь он запомнил плохо, наверное, потому, что отчаянно спорил с Альфредом.
– Оставь его, – уговаривал брат. – Он всё равно умрёт, ты же видел это свечение – магия Эргона, не иначе! Думаешь, Эвазар выживет после такого удара, подобно отцу?
– Всё возможно. – Угрюмо ответил Энрике, прижимая к себе драгоценную ношу. Зэр никогда не относился к нему плохо. Если подумать, он никому не делал зла. Всегда доброжелательный и светлый, он старался помочь тем, кто приходил за советом и неважно, сколько дел было у него самого.
– Подумай, Рик! Мы можем всё исправить и занять трон, принадлежащий нам по праву!
– Тебе, Альфи.
– Верно. Но я не один, теперь со мной ты, мой возлюбленный брат, моя душа… Как я могу думать о том, чтобы править самому, не спрашивая твоего совета?
– Можешь, Альфи. Ты – можешь. Но Эвазара я не дам погубить. Он хороший.
– Хватит думать категориями младенца, Энрике! Хороший, плохой… Когда на кону трон Повелителя Галактики не имеют значения честь или достоинство. Мир не делится на тёмное и светлое, как бы этого не хотелось. Ты славный и добрый, но я не позволю тебе совершить ещё одну ошибку!
– Нет! – Энрике остановился, прижимая к себе Эвазара. Дыхание старшего принца было таким тихим, что казалось, будто он уже умер, и от этой мысли что-то больно сжалось в груди. – Я не хочу! Не хочу! Не отбирай его у нас, пожалуйста… Если ты так хочешь убивать, возьми Джейнно, близнецов или Фабио, но только
Горькие слёзы повисли на ресницах. Энрике Бришелла всегда был мягким и робким ребёнком. Он часто плакал, если старшие братья или сверстники обижали его, но никогда не желал своим обидчикам плохого. Ему были чужды мстительность и озлобленность Альфреда, несмотря на то, что души их тесно переплелись. Он отчаянно желал своему брату обрести покой и умиротворение, искренне надеялся, что природный благожелательный характер его благотворно повлияет на Альфи, изгонит из его мыслей тьму.
– Прости, – вдруг тихо отозвался Альфред. – Прости, Рик. Я не хотел причинить тебе боль.
– Я знаю. – Пошатываясь, словно пьяный, Энрике шёл к лазарету. – Они ведь спасут его, правда? У целителей есть Дар, они могут изгнать яд и спасти Эвазара.
– Они сделают это, мой милый. – Голос Альфреда никогда ещё не был настолько нежным и ласковым. Энрике даже не думал, что его брат способен на такие чувства.
Всё-таки, – смог улыбнуться герцог Бришелла, – у его надежды есть маленький, но шанс.
+++
С тех пор, как Сулла стала невольной свидетельницей разговора Тимо и Кэтрин, она словно плыла в каком-то тумане. Мысли путались, бессвязными обрывками крутились в голове, но одно она поняла совершенно ясно и чётко – эти двое, несомненно, любовники, и до чего же обидно было это осознать!
У Тимо есть другая женщина и они встречаются за спиной Суллы.
Девушка в совершенном потрясении не представляла, как теперь быть? Что делать? Как вести себя? Эти вопросы накладывались на какую-то детскую обиду и совсем другое, неизведанное ранее чувство. Оно тяжёлым камнем давило на сердце, и как бы Сулла не пыталась отвлечься, мысли её возвращались к тому моменту, когда она поняла – Тимо никогда не будет принадлежать только ей. Он – охотник, ему интересна погоня, а Сулла – всего лишь его жертва, причём сдавшаяся добровольно. Что может быть в ней интересного?
Да полно, была ли она интересна ему когда-либо вообще?
Их брак – всего лишь фикция, попытка Лорда Юкавы защитить свою племянницу и будущую главу Совета от наёмных убийц Владыки Эргона. И этим всё сказано.
Однако Тимо говорил, что любит её. Говорил своим бархатным, низким голосом, от которого мурашки восторга пробегали по телу Суллы, глядя прямо ей в глаза сапфирово-синим взглядом и она была готова поклясться, что он не лгал. Значит, она ошибалась всё это время?
Ей хотелось одновременно горько плакать и смеяться над собственной простотой и наивностью. А ведь она действительно считала, что между ними что-то возникло! Какая же она, всё-таки, дура!
Девушка настолько погрузилась в свои переживания, что не заметила, как рядом оказался Натан. Когда Владыка вампиров заговорил, Сулла даже вздрогнула от неожиданности:
– Ах, Императрица без охраны! Разумно ли это, в столь беспокойное время…
– Прошу меня простить, Повелитель, но мне всегда казалось, что основным источником угрозы следует считать именно вас!
– Неужели? – восхищённый дерзостью Суллы, Натан приподнял тонкие брови, отчего его лицо стало казаться хищным и неприятным. – И что же в моём поведении дало вам право быть настолько суровой?