Игры сердца
Шрифт:
Он был уверен, что застанет Прасковью дома. И что Северину увидит уже сегодня, был уверен тоже. Откуда такая уверенность, Иван не знал, но у него не было в этом сомнений.
– Смотри-ка, приехал, – без удивления сказала Прасковья, когда он вошел в комнату. – Ну заходи, раз так.
Комната, в которую он вошел, была тесная, с низкими, как во всех панельных пятиэтажках, потолками. Кроватей в ней было только две.
Вернее, три: в углу стояла еще деревянная детская кроватка с решеткой. Кажется, в ней спало не одно поколение детей: краска на ней кое-где была обгрызена,
Кроватка была пуста.
– Прасковья Тихоновна, мне надо поговорить с Севериной, – сказал Иван.
Говоря это, он смотрел на детскую кроватку. Он не мог отвести от нее взгляд. Во всем ее виде была такая неизбывная, такая беспросветная нищета, преодолеть которую было невозможно. Во всяком случае, ее никак не могла бы преодолеть девушка со странным именем, странными стихами и нездешним взглядом.
Он вспомнил, как она спала на полу в мастерской, как ела яичницу и не могла наесться, вспомнил зашитые стрелки на ее колготках – все он, оказывается, помнил о тех нескольких часах, которые знал ее! – и ему стало страшно.
«Да что ж я наделал-то?» – подумал Иван.
– А как ты с ней поговоришь? – по-деревенски вздохнула Прасковья. – В тюрьме ведь она. Как же тебя к ней пустят?
– Как-нибудь. Где у вас тюрьма?
– Ишь, быстрой какой! – хмыкнула Прасковья. – Прямо сейчас, что ли, пойдешь?
Он не ответил. Ему не хотелось произносить глупые, ни для чего не нужные слова.
Кажется, Прасковья правильно поняла его молчание.
– Ну, пошли, – вздохнула она. – Провожу уж.
Она встала из-за стола – когда Иван вошел, пила чай, наливая его из большого расписного чайника в чашку, тоже большую и расписную, – накинула на голову серый пуховый платок и потянулась к вешалке, на которой висело пальто.
– Я сам, – остановил ее Иван. – Адрес скажите.
Она не стала возражать. Эта невозмутимая женщина нравилась ему все больше. Вернее, нравилась бы, если бы он мог сейчас думать о чем-то постороннем.
Прасковья объяснила, где находится тюрьма, и он вышел из комнаты, ни о чем больше не спросив.
Иван не знал, правильно ли то, что он делает, но других действий для себя не представлял.
Глава 10
Он снова оказался в старой части города и ехал между теми же прекрасными домами, на которых, несмотря на облупленную штукатурку, отдыхал глаз. Начался дождь. В октябре темнело быстро. Пока Иван добрался до цели, тюремное здание уже едва виднелось в густых сумерках.
Он был уверен, что его немедленно пустят к Северине. Но никто его пускать не собирался.
Дежурный у входа в СИЗО даже удивился его вопросу. То есть удивился бы, если бы мог удивляться.
– Что значит – как увидеть? – Он недоуменно посмотрел на Ивана. – Вам что, свидание разрешено?
– Я и прошу, чтобы разрешили, – ответил Иван.
Еще заканчивая эту фразу, он уже понял ее глупость. Дежурный лишь подтвердил, что понял он правильно.
– Ну так это не меня просить надо, –
– А кого? – злясь на себя за собственный идиотизм, спросил Иван.
– Следователя. Только это завтра уже. Сегодня-то рабочий день закончился, – сердобольным тоном, как слабоумному, объяснил дежурный. И, с интересом взглянув на Ивана, спросил: – А вы ей кто будете? Я в том смысле, что свидания только родственникам, и то не всем и не всегда.
Иван вышел на темную улицу в такой ярости на себя, что готов был стукнуться головой о ближайшую крепкую стенку. Но не стукнулся, конечно. Следующее дело, которое он должен был сделать, требовало ясной головы.
Детдом он нашел сразу – найти что бы то ни было в этом крошечном городке не составляло труда.
Несмотря на вечерний час, заведующая была у себя в кабинете.
– Вот, хотят девочку у нас взять, – сказала она едва ли не в ту самую минуту, когда Иван вошел и поздоровался. – Письмо прислали из Калининграда. – Она показала на лист бумаги, лежащий перед нею на столе. – А разве по письму поймешь, что за люди? Притвориться-то легко, бумага все стерпит.
У нее было простое лицо и бесхитростные глаза. Такие же, как окна маленьких домов на площади.
До сих пор Иван слышал о детдомах лишь кое-что и краем уха. Это «кое-что» отчасти напоминало книгу ужасов. Но при взгляде на эту женщину трудно было представить, что она способна причинить ребенку даже самый малый и невольный вред.
– А зачем им притворяться? – спросил Иван.
– Ой, люди-то разные, – с такой же бесхитростной, как взгляд, интонацией ответила заведующая. – Некоторые, знаете, детей из детдома берут, чтобы они на огороде работали да за скотиной ходили. Это если в деревне. Или чтобы со своими маленькими сидели – это если в городе, а в детском садике мест нету. И возвратов знаете как много? Люди думают, что ангелочка получат, а оказывается… Да вы проходите, садитесь, – спохватилась она.
– Вера Анатольевна, меня зовут Иван Дмитриевич Луговской, – сказал Иван, садясь перед нею у стола; ее имя он прочитал на дверях кабинета. – Вот мой паспорт. Я хотел бы увидеть ребенка, которого к вам недавно привезли. То есть не привезли, а привели, он здесь недалеко жил. То есть принесли, я думаю.
Злость на себя, ушедшая было при виде этой ясноглазой женщины, снова поднялась у него внутри, как только он начал путаться в каких-то никчемных объяснениях.
– Вы про Дедала говорите? – спросила Вера Анатольевна.
Казалось, она ничуть не удивилась. Или они в этой Ветлуге все такие – ничему не удивляются?
– Да, – кивнул Иван. – А как вы догадались?
– А у нас только он недавно, остальные все давно. И, знаете… – Она поколебалась, но потом все же сказала: – Знаете, он на вас очень похож. Как вы вошли, так я прямо чуть не ахнула. Очень мальчишечку жалко.
– Оттого, что на меня похож?
– Нет, что вы! Что без матери остался, вот отчего. Да еще в таком неясном положении. Его бы усыновили быстро – у нас на малышей очередь. Но это если бы она отказ написала. А без ее согласия очень долгая процедура, потому что когда родительских прав лишают, то…