Их пленница
Шрифт:
Мой голос срывался, но от злости. А злость, как известно, лучше, чем слезы.
— Люблю, — Кир подался вперед, локтями опираясь на колени. Взгляд был больным, но искренним. — И раньше любил, клянусь тебе, Фасолька.
— Знаю, — я холодно улыбнулась. — Ты совсем меня не удивил. Где Руслан?
Я была голова захлопнуть дверь сразу же, если Кир продолжит злые игры. Он был ко мне привязан, понимаю… Кир-садист, Зверь с ножом, беспощадный и испорченный — таким он был. Его любовь — яд с неприятным вкусом.
Все это в прошлом.
— А
Мне не понравился его взгляд — открытый и всепрощающий, будто я его предала, а он простил. Не было такого. Мы оба знали — он совсем не святой. Он не имеет права на меня так смотреть.
— Я тебя с ложки поила, Кир! — вырвалось у меня сквозь гнев. — Ухаживала! Чесала тебе шрамы! После этого ты спрашиваешь?
— Запомнила, — усмехнулся он и откинулся на спину. Он не чувствовал себя уязвленным за былую слабость, напротив — воспоминания были ему приятны.
Я правда поила его с ложки. Он отлеживался после драки. Рваные раны тянулись от груди до паха — его выпотрошили живьем. У них такое случается, оборотню нелегко жить на свете. В той драке основной удар пришелся по нему. Несколько дней в лихорадке и бреду. Рус зашил его, но ухаживала за ним я. Пить он начал на третьи сутки. Я сидела над ним всю ночь, поила с ложки, как ребенка, а утром кормила бульоном…
Кажется, я тогда жила в «Авалоне» около месяца.
Нет, три недели.
Еще боялась их. Но тогда, в темноте я сидела на постели и смотрела через всю комнату в окно. Там было хоть что-то интересное: участок дороги, пустой ночью, фонари, огни витрин и окна многоэтажек. Выл ветер, собиралась гроза.
На влажных коленях стояла глубокая пиала с водой. Черный шелковый халат — подарок мальчиков, лип к ногам. В темноте я часто проливала, но черпала и черпала, вливая воду ему между губ. Держала на весу ложку, слушая тяжелое больное дыхание.
Наверное, в тот момент я перестала его бояться — мне стало жаль Зверя. Так жаль, что я сидела с ним до утра — по своему желанию, меня не заставляли. Он просил пить, и кто-то должен был поить его. Я сама решила, что это буду я.
В ту ночь на сердце стало спокойнее.
Жар спал к утру, лихорадка миновала и я покормила его. Кир уже пришел в себя. Потный, красный, больной — с воспаленными рубцами через все брюхо, еще горячий, он жаловался, что ему жарко и хочется есть. Я запахнула халат, не обращая внимания на мокрый подол, и робко спустилась на кухню.
Я думала, меня прогонят. Ну, кто я такая? Они меня для развлечения украли.
Но ко мне вышел шеф-повар и внимательно выслушал. Мне был нужен мясной бульон. Меня заверили, что его немедленно приготовят. «Я понял, Оливия» — сказал мне шеф. Меня поразило, что он знает мое имя. Когда я поднялась наверх, в спальне уже был Руслан. Он выглядел довольным, смеялся, трепал брата по мокрой голове и без конца шутил. «Выживет, дорогая» — сказал он мне.
Было видно,
И я тоже обрадовалась. В первый раз обрадовалась за кого-то из них.
Потом я кормила Кира бульоном, а руки дрожали от усталости. Очень хотелось спать — за ранеными тяжело ухаживать. «Ложись ко мне, сестренка» — предложил он, хрипя на каждом слове. Я легла: укрылась пледом, под ним стянула мокрый халат и свернулась рядом, чувствуя себя в безопасности.
Одно из самых трогательных моих воспоминаний…
— Оливия, у меня никого не было с тех пор, как ты ушла, — неожиданно сказал Кирилл.
В глазах было откровение — голое, как сама правда. Такие искренние глаза я мало у кого видела. Сердце забилось горячо и часто. Пульс заходился в ушах. Он никогда раньше не говорил подобного.
Я ведь год назад ушла. Он что, год в завязке? Это точно Кир?
Он со вздохом поднялся: обманчиво-расслабленное тело, на самом деле полное энергии, волосы, упавшие на одно плечо. Он хотел пойти ко мне. Это так испугало, что я выскочила за дверь и огляделась. За углом был туалет для персонала, там я и заперлась. Кир меня не преследовал.
Я включила воду и умылась, взглянув в зеркало. Глаза выглядели нормальными. Мрачноватыми, но нормальными. Ледяная вода так и не сбила жар со щек. Они горели от смущения.
Я не хотела разговора по душам и пошловатых признаний Зверя, как он сам себя развлекал в мыслях обо мне. Кир-то расскажет во всех подробностях.
Руслан был другим. Слишком личным не любил делиться.
Суровый, немногословный. Татуировок на его теле было меньше, чем у Зверя, но принадлежали они руке одного мастера. Я так любила лежать рядом с ним и рассматривать эти четкие черные линии, водить пальцем по узорам.
И если у Зверя была пугающая репутация, но привлекательная внешность, то его брат пугал во всех отношениях. Я оробела, когда увидела его впервые. И еще долго чувствовала себя скованно. А впервые, в машине Кирилла, я даже пошевелиться боялась. Съежилась, вжалась в сидение и пристально смотрела. Точь-в-точь дикий зверек в клетке-ловушке.
Не такой уж он и страшный оказался. И выглядел не экзотично, но броско. Не особо красивый, но привлекательный — той мужской красотой, которую привычнее видеть в армии, чем где-то еще. Неподвижные губы улыбались редко, но как же я ценила его улыбку! Чем реже, тем дороже.
Я вытерла лицо бумажным полотенцем, решила, что я в норме и приоткрыла дверь.
Из коридора доносился голос Руслана: он рычал на Кира, спрашивая, почему тот в кабинете один и где носит Оливию.
— Я здесь! — крикнула я, открывая дверь шире. — Привет, дорогой.
Беды похожи на миндаль.
Жизнь вообще любит сюрпризы — раскусываешь, а там горько. Вот и с неприятностями так. Ты их не ждешь, они находят тебя сами. Сейчас у Руслана было такое лицо, словно он раскусил что-то горькое.