Икар
Шрифт:
Они долго молчали, и наконец Дик Карри весело сказал:
— До меня только что дошло: ведь меня-то никто не ждет и не собирается со мной разводиться — чего ради мне возвращаться через месяц? Мне здесь нравится, и, когда все закончится, я тут какое-то время поживу и вернусь на роскошном корабле, со всеми удобствами, и мне не придется корячиться в этом долбаном кресле.
— Не бойся! — ответил ему приятель. — «Цыганский клещ» в таком состоянии, что вряд ли перенесет обратную дорогу. Он окончит свое существование в Венесуэле, надо только, чтобы он дотянул до горы.
— Что,
— А что ты хочешь от меня услышать? Терпеть не могу признавать правоту Вирджинии, но в данном случае она права: этот аппарат вряд ли способен выдержать перегрузки, которым мы собираемся его подвергнуть.
Достаточно было взглянуть на самолет при дневном свете, чтобы согласиться с пилотом: недостатки не надо было выискивать — они сами бросались в глаза.
С чужим шасси «Де Хэвиленд» сразу утратил изящество. Теперь он походил на корявого карлика, который стоит на гигантских ногах, обутых в огромные ботинки.
Для равновесия пришлось поместить внутрь хвоста старую наковальню. Казалось невероятным, что кто-то — пусть даже такой ас, как Король Неба, — мог заставить этот аппарат подняться в воздух: это был уже не самолет, а сплошное недоразумение.
На душе скребли кошки при виде того, как он тужится, чтобы оторваться от земли, особенно у Дика Карри, который сидел в злосчастном пассажирском кресле и широко раскрытыми от страха глазами следил за происходящим: взлетная дорожка грозила вот-вот оборваться, деревья мчались навстречу с головокружительной скоростью, а самодельный пропеллер тщетно пытался ввинтиться в воздух.
Тем не менее ему всегда удавалось подняться в воздух.
Это было чудо!
Невероятным чудом была возможность увидеть сверху великолепную Ориноко и следовать за ней вниз по течению почти полчаса, пока не открылась взору бурная Карони, которая текла с юга; на ее левом берегу и должна была находиться Священная гора шотландца МакКрэкена.
Бурные потоки ревели под крылом «Джипси Моза», пока он летел вдоль самой опасной реки планеты, на берегах которой брали начало бескрайние равнины Великой Саванны с разбросанными по всей территории массивами дремучей и пугающей сельвы.
Где-то спустя час полета справа возник спокойный приток — Парагуа, которая текла с юго-запада, и вскоре на горизонте замаячили первые тепуи, один из которых, пока неизвестно какой именно, скрывал сокровища.
Было жаркое утро, и Джимми Эйнджел, уверенный в том, что измотанному самолету необходим отдых, иначе мотор мог перегреться, разглядел внизу просторную площадку, в глубине которой стояла грубая хижина, и решил посадить самолет, остановившись напротив входа.
Оттуда выскочили трое тощих оборванцев и уставились на них разинув рты.
— Добрый день! — поздоровался с ними Джимми Эйнджел.
— Добрый день! — отозвался певучий голос. Это был кривой мулат разбойничьего вида. — Что продаете?
— Продаем? — удивился американец, спрыгивая на землю и пожимая руку каждому из троих незнакомцев. — Мы ничем не торгуем. А что вы надеялись купить?
— Не
— Сожалею! — ответил летчик. — У нас на борту нет рома, но обещаю, что в другой раз мы вам его привезем.
— Если вы ничем не торгуете, тогда какого черта вы забыли в наших краях, мусью? [48]
— Мы ведем топографическую съемку.
— Что ведете? — подал голос другой незнакомец.
— Топографическую съемку. Карты.
— Карты? — повторил тот, словно столь нелепая идея не укладывалась у него в голове. — И кому же это понадобилась карта этой дыры?
— Судя по всему, будут прокладывать дорогу до границы с Бразилией, — не моргнув глазом соврал Король Неба.
48
Мусью (от франц. monsieur, господин) — так в Венесуэле называют иностранцев.
— Дорогу до границы с Бразилией? — переспросил собеседник: казалось, он забавляется, словно дурачок, повторяя все, что ему говорят. — И кто же этот полоумный, которому пришла в голову такая идиотская затея? Вся эта территория, туда дальше, кишит дикарями, которые разрежут на кусочки всякого, кто попытается проложить дорогу или рискнет по ней передвигаться.
— Ну, что я могу вам сказать, дружище? Нам заплатили — вот мы этим делом и занимаемся. Это мой товарищ, топограф. Он рисует карты. Я лишь управляю самолетом.
— Черт возьми, приятель! — воскликнул мулат, который первым вступил в разговор. — А я-то еще жаловался, что жизнь старателя тяжела, а тут ведь надо влезть в эту кастрюлю и подняться в воздух… Уписаться можно! Вы ели? — Американцы отрицательно покачали головами, и он махнул рукой внутрь хижины: — У нас осталось немного риса с ревуном.
— Что это еще такое?
— Обезьяна. Это вкусно. Мы подстрелили ее сегодня утром.
Мясо оказалось жестким и жилистым, однако придавало приятный вкус рису и делало его сытнее. Недаром же говорят, что голод не тетка, и прилетевшие уплетали угощение за обе щеки, а Джимми Эйнджел, который, в отличие от товарища, говорил по-испански, продолжал сочинять истории про тяжелую работу топографа.
От него не укрылось то обстоятельство, что у представителей принимающей стороны висят на поясе тяжелые пистолеты и наточенные тесаки. Дураку было понятно, что здесь, в «зоне свободного пользования», то есть где закон никому не писан и где себя вольготно чувствовали авантюристы и уголовники, незачем доводить до сведения незнакомцев, что они занимаются поисками сказочного месторождения шотландца.
Для тех несчастных, которые гнули спину, промывая песок под палящим солнцем в мутных водах местных речушек, в туманной надежде найти крупицу самородного золота или алмаз размером с чечевицу, одно упоминание Аукаймы или Матери всех рек наверняка послужило бы слишком опасным призывом.