Икс-металл
Шрифт:
Он и всегда отличался странностями, а теперь, казалось мне, чудил больше, чем когда-либо.
— Я болен, я очень болен! — уверял он меня при встрече, хотя я ясно видел, что он здоров и силен. — Вы не верите мне, Шварц? О, как огорчает меня это недоверие. Но я в самом деле болен, и ваши же друзья-жрецы пичкают меня лекарствами, производя надо мной всяческие эксперименты, покуда остающиеся без результатов. Спросите у них, правду ли говорю я! Однажды я даже лежал в их больничке, так сказать, под наблюдением. Видите, насколько все это серьезно?
— Но в чем же выражается ваша
— Неврастения, мой дорогой друг. Удивительно интересная форма неврастении, которая, как вам известно, чрезвычайно любит фантазировать. Например, я страдаю бессонницей ночью, а днем сваливаюсь и засыпаю на два или три часа. Потом, я не могу провести двух ночей подряд в одном и том же месте. Нет, право же!
Что вы смотрите на меня таким странным взглядом? Вы вспомните цыган? Разве они не одержимы страстью кочевать, странствовать в течение всей их жизни?
Ну, и я подвержен теперь той же страсти к бродяжничеству. Бедные жрецы выбились из сил, стремясь при помощи лекарств, массажа, кровопусканий и прочей медицинской ахинеи побороть эту страсть к бродяжничеству, но болезнь моя упорна, друг мой Шварц! И я все странствую, странствую…
— Вы попросту морочите всем головы, Леонар! — бесцеремонно отозвался я. — Не знаю, для какого черта только придумали вы эту, именно эту, комедию!
— Когда бродяжничаешь да при этом смотришь на все окружающее внимательно, мой милый Шварц, то всегда узнаешь что-нибудь новое. Или, по крайней мере, то, что новым является для тебя. Ну а узнав кое-что, начинаешь комбинировать. И, в конце концов, из этих комбинаций может вырасти… маринованный гриб или… или то, что называется, мой друг Шварц, освобождением!
— Освобождением? — вне себя воскликнул я. — О Леонар! Ради всего святого, не шутите этими вещами!
— Что с вами, Шварц? — удивился француз. — Разве и вы мечтаете о том, чтобы освободиться, уйти отсюда? Вот уж никогда не предполагал, что вы так соскучились здесь! Ведь вы, кажется, хорошо чувствуете себя в ваших мастерских, среди изготовленных вами машин и станков, командуя целой армией рабочих, повинующихся вам беспрекословно и не помышляющих ни о пресловутой «восьмерке» — восьмичасовом рабочем дне, ни о прибавке вознаграждения, ни о праздновании Первого мая, ни о стачках и забастовках…
— Скажите, о, скажите же, Леонар: вы придумали что-нибудь? Я измучен! Я истосковался в этой тюрьме, среди этих кровожадных тиранов и их жертв. Я только тогда вздохну свободно, когда уйду далеко отсюда!..
— И когда богиня Санниа, или, правильнее, та голубоглазая английская мисс, которая в совершенстве играет роль богини, станет миссис Шварц?
— Откуда вы знаете?..
— О Господи! Правда, вы не пожелали почему-то поделиться со мной вашим секретом. Но, Шварц, я же вам говорю, что бродяжничество, бессонница — все это удивительно расширяет кругозор…
— Стоп! Я сегодня пришел к вам, чтобы рассказать вам кое-что. Но раньше, чем рассказать, я хочу проделать один опыт. Можете ли вы запереть свои двери и никого не впускать в течение, скажем, двух часов?
— Разумеется! Сейчас — обеденный перерыв, и я частенько запираюсь на два часа, чтобы без помехи
— Я? Представьте, я тоже намерен проделать кое-какие вычисления и набросать парочку чертежей…
Француз, сделавшийся серьезным, замкнул двери моего жилища, потом вытащил из кармана листок папиросной бумаги, Я подумал, что он собирается снова устроить какой-нибудь фокус. Но, взглянув на листок, он спрятал его в карман, принялся обходить мое жилище размеренными шагами, в то же время внимательно осматривая стены.
В одной из внутренних комнат моего дома он остановился пред большим шкафом, в котором я хранил данную мне жрецами одежду и кое-какие инструменты.
— Не можете ли на минуту очистить шкаф от всего этого хлама? — спросил он меня.
— Вы не в прятки ли хотите играть? Думаете, что в шкафу можно спрятаться?
— А почему нет? Игра в прятки, милый друг, — одна из лучших игр, которые только придуманы человечеством. Но шкаф уже свободен? Так! Дайте-ка мне этот топор! Раз, два…
Леонар двумя ударами прорубил тонкую деревянную стенку шкафа. Обнаружилась каменная стена моего жилища.
Дом стоял на скате пригорка, был, можно сказать, врезан одной стороной в толщу скал, так что задние стены представлялись попросту откосом скал.
— Или я ни на что не гожусь, — бормотал Леонар, — или это находится именно здесь. Дайте-ка мне лом, Шварц!
— Вы хотите выбить нишу в скале? — удивился я.
— Нечто в этом роде. Отойдите-ка в сторону! Я начинаю!
Два, три, десять ударов в стену. Леонар бил и вверху, и внизу, и с боку. И вот слух уловил особенность звуков, получавшихся при ударе в известных местах.
— Там — пустота, Леонар! — воскликнул я.
— Разве? — отозвался он насмешливо, нанося свирепый удар ломом по стене. Осколки камня брызнули во все стороны, лом пробил отверстие, и я увидел, что там, за разбитой стеной, находится подобие погреба или пещеры.
— Но, ради бога, как вы, Леонар, узнали, что к моему жилищу ведет какой-то подземный ход? — спросил я.
— Отчасти — моя страстная любовь к Ариадне научила меня многому, отчасти, повторяю, моя неврастения, создавшая во мне страсть к бродяжничеству… Видите, Ариадна… Но я, кажется, говорил уже вам, что мою невесту, одну из жриц богини Санниа, зовут так?
Собственно, по-вулодски ее имя Аридниа. Но это не совсем благозвучно, и я перекрестил Ариднию в Ариадну.
Ну, таки вот избранница моего сердца обитает в храме богини Санниа, и только один день в неделю, и то не больше как на три часа может отлучаться из храма.
А если люди страстно любят друг друга, то могут ли они примириться с перспективой в течение целой недели не видеться?
Ну, Ариадна сказала мне, как я могу в известные часы пробираться по подземными, конечно, секретными ходам, поблизости к обиталищу, если не самой богини, то ее жрицы-весталки. Там, собственно, имеются семь дев, обреченных на безбрачие. Но, Шварц, если бы вы только знали, с какой охотой все они, эти весталки по принуждению, улепетнули бы из своего заточения и обзавелись бы возлюбленными?