Тронула ладонью его грудь и он вдруг резко обернулся ко мне с перекошенным лицом.
— Ты пришла ее забрать?
— Нет! Я пришла…пришла, чтобы спеть ей песню, чтобы вместе с тобой последний раз посмотреть на нее, оплакать и….позволить имаму прочесть молитву по ее душе.
— Я больше никогда не увижу ее…
— Увидишь. Ты будешь видеть ее каждый день. Везде и всюду. Ты будешь слышать ее голос, будешь чувствовать ее запах. Любимые живут в нашей памяти. Они бессмертные. Позволь переодеть ее, обмыть…Позволь заняться ею.
Перевёл на меня взгляд полный адской боли, так что у меня все перевернулась внутри и показалось, что я сама сижу с разорванным сердцем.
— Это будет конец…ты понимаешь?
— Это будет начало. Отпусти ее в рай, Ахмад. Не держи ее здесь это жестоко…
— Она уйдет и я… я останусь один.
— У тебя есть Аят…ты очень ей нужен. Ты не один. У тебя есть я.
Резко посмотрел на меня, очень долго не отводя взгляда, продираюсь мне в душу этим черным и диким взглядом. А потом выдохнул:
— Я выйду через несколько минут…скажи им.
Глава 15
Он не захотел надевать черное. — Когда я рассказывал Асие про цвета она сказала, что черный цвет самый страшный. Что это цвет темноты, которая у них всегда перед глазами. Она всегда спрашивала меня про другие цвета, говорила, что когда я рассказываю ей о них она больше не видит темноту. Никакого черного…Только белый. Моя девочка была чистой и светлой. И я вместе с ним облачилась в белую одежду. Так поступили все, кроме Самиды вечно одетой в черное и Лами. Вслед за носилками,
на которой лежало накрытое тело малышки шла вся семья. Я ожидала, что Ахмаду дадут попрощаться с ней, но у них было так не принято. После омовения тело хоронили завернутым в саван без гроба, сверху на саване лежало светло-розовое платье Асии, с переливающимися стразами. Я помнила его в ней….сердце превратилось в камень и больше не разжималось. Оно застыло и болело так, словно в нем раскрылась огромная рана. Я не представляла себе, что чувствует Ахмад, какую боль он испытывает сейчас. — Ас Салат! — произнес имам три раза. Носилки поставили на возвышение и услыхала как молятся мужчины. Со мной рядом стояла Азиза и я крепко держала ее за руку, иногда мы смотрели друг на друга и я видела как из ее темно-карих глаз катятся слезы. — Они совершают намаз, читают погребальную молитву джаназа. Теперь мы останемся здесь, а мужчины понесут ее на кладбище. — И… и что будет происходить дальше? — До спуска тела в могилу его три раза приостанавливают у самой могилы, а перед самим спуском приподнимают как можно выше вверх — и тем самым как бы препоручают вышним силам. Когда умершего кладут на землю, голова его должна быть повёрнута в сторону киблы. В могилу тело опускается ногами вниз в сторону Киблы, а когда женщину опускают в могилу, над ней держат покрывало, чтобы мужчины не смотрели на её саван. У могилы собираются исключительно мужчины, женщины оплакивают дома. Опускают тело в могилу только мужчины (обычно родственники), даже если это тело женщины. В могилу бросают горсть земли, говоря на арабском языке айят из Корана (2:156), в переводе означает: «Все мы принадлежим Богу и возвращаемся к Нему». Засыпанная землёй могила возвышается в виде холмика над уровнем земли на четыре пальца. Затем могилу поливают водой, семь раз бросают на неё по горсти земли и читают молитву айят из Корана (20:57), в переводе означает: «Из Него мы сотворили вас и в Него возвращаем вас, из Него изведем вас в другой раз»*1 (выдержка из википедии) — И я не могу с ней попрощаться? — Ее душа здесь с нами. Ты можешь прощаться с ней каждый день… а тело лишь оболочка. Я ждала, когда ОН вернется. Наверное, впервые мне хотелось быть рядом с ним. Впервые не хотелось закрыться у себя, спрятаться от него. Потому что я никогда в жизни не видела такой скорби. И это не жалость, это нечто запредельное и невероятно беспомощное. Когда понимаешь, что не можешь ничем облегчить боль человека, не можешь ему помочь. Ахмад не вернулся в комнату. Я ждала до полуночи…. А потом пошла к Аят. Я хотела убедиться, что у нее все хорошо. Врачи говорили, что травма опасна, что они не могут сказать когда девочка придет в себя. На это могут уйти дни и недели, а потом только можно будет понять последствия. Пока что ее состояние стабильно тяжелое. Обнадеживает слово «стабильно». Прошла мимо комнаты девочек и остановилась…Этот звук. Он ни на что не похож. Точнее, я поняла, что это. Поняла и быстрыми шагами подошла к двери. Но не решилась ее открыть. Рука застыла у самой ручки. Это был голос Ахмада. Он что-то говорил по арабски, срывающимся на рыдания голосом. Я все же приоткрыла тихонько дверь и увидела его сидящим на коленях перед игрушками. Голова опущена, волосы упали на лицо, большие руки дрожат. Медленно подошла сзади. Не знаю как я решилась, как осмелилась, но мои ладони легли на его плечи и он рывком обернулся ко мне, обнял мои колени. Я опустилась вниз, на пол, обхватила его голову руками, прижимая к себе. Мне было нечего ему сказать. Любое мое слово не могло ничего изменить и не могло исцелить. Я лишь гладила его по волосам, прикасалась к шраму на лице, перебирала пряди на затылке. А он плакал. Как ребенок. И не было в этом ничего отталкивающего, ничего, что вызвало бы презрение или отторжение. Наоборот еще никогда Ахмад не казался мне настолько человеком как сейчас. Никогда он еще не был близок ко мне. — Я не был рад их рождению. Я месяцами не входил в детскую. Я не понимал почему Аллах наказывает меня настолько, что именно мои дети слепы…А мои жены мертвы. — Но ведь все изменилось? — Да…все изменилось. В какой-то момент я вдруг понял, что живу только ради них. Ради чего мне теперь жить… Обхватила его лицо руками и приподняла, заставляя смотреть на себя. — Твоя вторая дочь… — Она тоже умрет… — НЕТ! — горячо возразила я, — НЕТ! Она не умрет. Она уже выжила. Надо верить в хорошее, наши мысли материальны. Нельзя думать о плохом, нельзя поддаваться отчаянию. — Когда-то один маленький мальчик верил…Он верил, что все будет хорошо, что солдаты хорошие, что они не тронут женщин и детей. Он ошибся…Они насиловали женщин и девочек на глазах у их сыновей, они пытали и издевались над стариками, выкалывали им глаза и вытаскивали кишки из их животов. Одну из женщин изнасиловали на трупе ее убитого отца, а девочку…девочку терзали на глазах у деда. Потом им обоим отрезали головы, как свиньям на бойне. Мальчик все это видел, видел как убивали его мать, как убивали братьев….он спрятался, думал его не найдут. А его нашли. Его пытали каленным железом, тушили об его кожу окурки, жгли его половые органы, били ногами и палками. Он чудом выжил…. С тех пор он не верит в хорошее. Он разучился верить. Его сделали уродом, кастратом и моральным чудовищем. Я знала о ком он говорит…он говорит о себе. Этот мальчик он. Маленький Ахмад ибн Бей. Вот что с ним сделали. Мои пальцы вытерли слезы с его щек, провели по скулам. Дотронулись до шрама. Он дернулся, но я не убрала руку. Повторила кружевной узор из рытвин и узлов, потом подалась вперед и прижалась к шраму губами. Нежно прошлась вдоль щеки. Большое тело мужчины дрожало от моих прикосновений. Он молчал, позволяя мне трогать, гладить, зарываться в его волосы. — Мальчик превратился в красивого мужчину…у него родились дети несмотря ни на что… и он умеет сострадать и плакать. А значит у них ничего не получилось. Добро побеждает зло… — Разве это не уродство? Схватил меня за руку и прижал к своей щеке. — Красота в глазах смотрящего…не тебе судить о красоте. Пойдем в спальню, Ахмад…хочу гладить твои волосы и смотреть на звезды. Это была первая ночь когда он лежал на моей груди и мы молчали до самого утра. Первая ночь, когда мне не хотелось сбросить его руки, не хотелось уйти к себе, убежать от него, спрятаться. Мне хотелось быть рядом. *** А утром, во время завтрака он вдруг встал во весь рост и громко сказал. — По окончании траура я хочу жениться. И посмотрел не на меня… а на Лами. Несколько секунд она ошарашено ковырялась в тарелке, а потом триумфально улыбнулась. А я медленно погрузилась в грязное болото разочарования.
Глава 16
— Я женюсь на Аллаене. Обряд никах будет совершено сразу после истечении траура! Такова моя воля! Встал из-за стола и обвел гостей взглядом. Всех, кто сидел под поминальным шатром, растянутым прямо в саду с задней стороны дома. Лами распахнула глаза и застыла, лицо тети превратилось в восковую маску. Ее черный платок сливался с серым оттенком кожи, а большие черные глаза окруженные черными кругами напоминали две впадины. Раньше я думал, что страдания отложили отпечаток на ее внешность. Сейчас я склонен был думать, что своими страданиями она упивается как некоторые своим счастьем. Стало очень тихо, смолкли все разговоры. Теперь все смотрят в нашу сторону. То на меня, то на Вику…К черту! Больше она для меня не Аллаена! Пусть будет проклят кто угодно…но не она. Протянул руку, показывая ей жестом встать, и она молча подчиняется. Хрупкая, как снежный цветок, нежная, такая ранимая и в то же время такая сильная. Достаю из кармана кольцо мамы. Красное золото с небольшим камнем из бирюзы. Мама очень любила его хоть оно и простое. И это все что у меня от нее осталось…Я никогда не думал, что захочу его надеть кому-то на палец. Это было совершенно неприемлемо для меня до этого самого момента. Нет…скорее до момента пока пальцы Вики не коснулись моего лица нежно поглаживая мои шрамы и создавая у меня иллюзию, что там, где они касаются рубцов
больше нет… я не уродлив как сам Сатана — Дай мне свою руку. Протянул ей ладонь, и она вложила в нее свои прохладные подрагивающие пальчики. Медленно надел на безымянный кольцо, нисколько не сомневаясь, что оно подойдет. Я был в этом уверен. Тонкая рука, тонкие пальцы… — Это кольцо моей матери. Теперь оно принадлежит тебе…Скажи нам всем свое имя, которое ты получила после принятия ислама? Да, я никогда не спрашивал, потому что для меня она была Аллаеной, неверной Викторией, кем угодно только не моей женщиной, не моей законной женой. — Джанан Судорожно глотнул воздух и ощутил как сдавило что-то внутри, как заболело под ребрами, как захотелось закричать и не смог…только смаковать ее имя, смаковать и понимать насколько оно созвучно с тем, что я чувствую к ней. Сердце, душа, Джанан… — Джанан станет моей законной женой едва наступит начало летнего месяца. Готовьтесь к свадьбе. Встретился взглядом с девушкой и увидел как ее глаза наполнились слезами. Наверное, это были для меня самые дорогие слезы. *** — Я знаю, что ты в трауре, мой дорогой сын. Но нам нужно поговорить… Самида нарушила мое одиночество. Я застыл за столом с фотографией моей девочки, гладил большим пальцем ее личико и не мог поверить, что больше не услышу ее голос. Что она больше не засмеется мне…Она хотела, чтобы я женился на Вике. Они обе этого хотели и это было единственное о чем меня попросили мои дочери с момента их рождения. И я не мог им отказать. — Да, я в трауре. И сейчас говорить не настроен. — Но это серьезный разговор и не ждет отлагательств. — Настолько серьезный, что ты видишь, как я скорблю по дочери и все равно врываешься ко мне…Мне кажется я знаю с чем связан твой внезапно возникший разговор. — Твой голос полон яда…. А ведь я не сделала ничего такого за что ты мог бы разочароваться во мне, Ахмад! В ее голосе прозвучал упрек. Но сейчас меня не трогали ее смены настроения и какие-то женские козни, которые обычно велись в этом доме. Я относился к ним снисходительно. — Я заменила тебе мать и всегда была рядом с тобой. Я растила тебя как своего сына, я люблю тебя как своего сына и я желаю тебе счастья! — Я в этом нисколько не сомневаюсь… а моя благодарность тебе безгранична. Разве ты не имеешь все, что пожелаешь? Разве твоя жизнь не наполнена всем о чем только можно мечтать? Резко повернулся к ней. — Ты так чем-то озабочена, что это не может подождать окончания времени траура? Я знаю, что все дела бизнеса в порядке. В доме все под контролем…все кроме смерти моей девочки… — Не все под твоим контролем! Ты слеп! Ты ничего не видишь! Страсть затмила тебе разум! — Что я должен видеть? Ты опечалена свадьбой…Но она состоится нравится это тебе или нет. Таково было желание Асии, этого хотела Аят. И я верю, что Вика…Джанан. Станет Аят хорошей матерью. — Хотели видеть в женах отца свою убийцу? Я ощутил словно удар по затылку, а потом такой же сильный в солнечное сплетение, так что чуть не согнуло пополам. Сам не понял, как оказался возле Самиды и схватил ее за плечи. — Думай, что говоришь! — Думаю! Больше, чем думаю! Я знаю! — Бред! Что ты можешь знать? — Что именно она отводила накануне вечером девочек к реке! Ее видели! Есть свидетели! — Ложь! — мне казалось пол уходит у меня из-под ног, а в висках пульсирует адская боль. — Допроси тех, кто их видел! Твоя славянка убийца! Это она хотела избавиться от твоих дочерей! Чтобы стать единственной в твоей жизни! Чтобы ей не мешали слепые девочки! И если она родит тебе дочь то только та и станет твоей наследницей! — Каждое твое слово источает яд лжи! Я не верю тебе! — Спроси у нее сам! Пусть ответит прежде чем ты допросишь слуг и об этом узнают и остальные люди. Спроси у нее и будешь знать. Со всей силы толкнул дверь своей комнаты и рявкнул: — Аллаену ко мне! Немедленно! Тут же развернулся к тете, все еще сжимая ее плечо. — Я не потерплю клеветы, не потерплю козней и интриг. Жестоко накажу! — А убийцу своей дочери накажешь? — Накажу! — заорал и сжал руки в кулаки. Казалось, нож торчит у меня прямо в грудине и я не могу дышать. Это страшнее чем боль потери. Это отвратительней чем вступить в саму гниль и ощутить смрад разлагающейся плоти. Я сейчас в Аду. Я не просто горю, моя плоть лопается и облазит до мяса. — Ахмад… Вошла. Такая светлая, такая нежная. Голова покрыта белым, капелька украшения свисает на алебастровый лоб, брови приподняты. От ее красоты горит душа, от нее хочется орать и выть волком. Она не могла. Не верю. Кто угодно, но только не она! — Скажи мне…вечером…когда девочки пропали ты была с ними? Отвечай честно, смотри мне в глаза! Поднимает кристально чистые очи, ресницы влажные, длинные, закрученные кверху. В зрачках мое отражение мерцает. — Я была с ними. — Где? Куда ты их водила? Отвечай! — срываюсь на крик, чувствуя триумфальный взгляд Самиды. — Мы ходили к реке…, — ответила очень тихо и у меня оборвалось сердце.
Глава 17
— Когда ты с ними была? — спросил и я почувствовал, как холодеют кончики пальцев и становится трудно дышать. Я мог ожидать чего угодно, но только не этого. Только не она и не сейчас. Как будто мне снова сунули нож под ребра и несколько раз прокрутили.
— Вечером. У Асии болела ножка…левая. У нее часто бывают боли. И я предложила снять напряжение в сведенной мышце. Вода очень хорошо расслабляет. Аят захотела пойти с нами.
Мы ходили по берегу, и я рассказывала им сказку.
Она рассказывала им сказку. Внутри и боль, и облегчение. Почему-то облегчение от ее слов, потому что я уже слышал, как она рассказывает им сказки. Иногда я сам их слушал под дверью, иногда я…хотел войти и сесть там рядом со своими девочками, чтобы смотреть КАК она рассказывает, слушать ее голос вблизи. Моя адская страсть начала переплетаться с неведомой мне ранее нежностью, и эта самая нежность пугала меня намного сильнее самого бешеного желания.
— Какую?
Хрипло спросил, ощущая, как бешено бьется сердце. Разве человек, который читает сказки может убить? Разве можно убивать с такими глазами и с таким голосом, с таким лицом.
— Про Русалочку.
— Какую русалочку?
Ничего не могу понять, я только одно понимаю — если это станет известно ее сожрут живьем, ее просто закопают. От меня потребуют наказания. Жестокого, безжалостного.
— Андерсена…еще мультфильм такой есть. Про девочку с красными волосами она жила на дне океана и влюбилась в человека, в принца которого спасла от смерти. Ради него она отдала ведьме свой голос, а взамен та одарила ее человеческими ногами, и девушка смогла встретиться с принцем…Но он ее не узнал и женился на другой, а Русалочка превратилась в морскую пену. В мультике правда конец хороший… я с хорошим рассказывала. Аят очень чувствительная она бы плакала. Я никогда не рассказываю ей сказки с плохим концом. Она очень переживает… А Асия наоборот любила. Она даже просила «Расскажи, я хочу плакать» …Но в тот вечер никто не плакал.
Говорит…, и я понимаю, что это правда. Я нутром чувствую, что правда. В глазах ее вижу. Не могла она девочек тронуть. Не верю! И никогда не поверю! Все что угодно могла, но только не это! Только не детей!
— А в воду ты их толкнула до того, как сказку окончила или после?
Ядовито спросила Самида и двинулась на Аллаену, сжимая руки в кулаки. От сухого надтреснутого голоса тети я скривился. Мне захотелось чтоб она немедленно замолчала. Закрыть ей рот. Если надо будет, то заткнуть его. И я даже мысленно представил, как засовываю в него кляп.
— Я… я отвела их в беседку. — тихо ответила Вика и посмотрела то на меня, то снова на Самиду. Обвинения были для нее как будто неожиданностью. Они выбили ее из привычного состояния, и она выглядела совершенно беспомощно.
— Когда отвела? В котором часу?
— Я не смотрела на часы, но было не поздно. Если бы была ночь я бы взяла их в комнату. Но девочки хотели остаться на улице. Дул ветерок и было приятно, прохладно. Они обсуждали сказку и…
— Бред! Это ты их столкнула в воду! Ты избавилась от девочек!
Заорала Самида и еще секунда она бы кинулась на Вику, но я стал между ними, не давая ей приблизиться.
— Но…зачем мне это? Зачем мне убивать девочек?
— Чтобы именно твой ребенок стал наследником!
Аллаена побледнела и отшатнулась от Самиды, а я снова почувствовал холод во всем теле, почувствовал, как заходится в адской скачке сердце, как оно бьется в горле, как скукоживается и сжимается в камень, причиняя адскую боль.
— Я… я не беременна!
Крикнула Вика с каким-то надрывом, как будто ей была неприятна сама эта мысль, резанув меня по нервам еще раз. Как будто боль и удары имеют оттенки и сейчас меня полосуют горячими и ледяными лезвиями.