Иль Догхр. Проклятие Эмира

Соболева Ульяна

— Значит мне придется убить вас обоих! — захрипел он и у меня кажется оборвалось сердце.

Глава 19

— Ты что наделал, ублюдок? Что ты наделал? А если она придет в себя и расскажет, как ты их топил? Как ударил ее о камни? — Не расскажет! Она в коме! — И из комы люди приходят в себя! — Она меня не видела! Кричит мужчина с длинной бородой и отталкивает от себя Лами. Его глаза сверкают в полумраке. Он сжимает руки в кулаки и наступает на молодую женщину, а она пятится назад. — Заир, она видела меня! Слышала меня! Я увела их к реке! Я сказала, что вода будет свидетелем моей клятвы и они пошли! Она скажет и ей поверят! — Не поверят! Твое слово против ее! — Я здесь на птичьих правах! Ты должен завершить начатое. Ты должен уничтожить девчонку! — Что мне за это будет? М? Двинулся на нее снова, и она прижалась спиной к сараю. — Только не это! — гневно повела плечами. — Почему? Несколько месяцев назад я там побывал и не один раз! — У нас был уговор, и ты получил за это деньги! — Мало! — Достаточно! — прошипела Лами, и сама сделала шаг к нему, — Достаточно, чтоб заткнуться! — А что, если я скажу, что ребенок, которого ты носишь мой? Что сделают с тобой? — Что сделают с тобой? — Мужчин не ждет такая же кара, как и женщин! — Ахмад сделает для тебя исключение! Или ты плохо его знаешь? Ты ставил рога его сыну! С его невесткой! Какая кара может тебя ждать? Пыл мужчины поутих и глаза перестали сверкать в темноте, он смотрел на женщину и плотоядно облизал губы. — Всего лишь один раз…как раньше, и я не подойду! — Нет! Ты можешь навредить ребёнку! Усмехнулся и оскалился, приближаясь к ней. — Какому ребенку? Которого ты потеряла несколько недель назад? Думаешь я ничего не знаю и не слежу за тобой? — Заткнись! — зашипела Лами и осмотрелась по сторонам. — Молчи! Убогий! — Когда ты скажешь, что ребенка больше нет? — Не твое дело! — Он ведь узнает! — Пусть сначала сдохнет его вторая дочь и он сам казнит за это свою шлюху… а потом я уже решу, что мне делать. Ты должен убить Аят…задушить ее в постели. Сделать так, чтоб все подумали на эту тварь! Сделаешь и я дам тебе то, что ты хочешь… а еще дам бриллиантовое ожерелье моей прабабки. Ты начнешь с ним новую жизнь. — Лучше бы бежала со мной вместе с этим ожерельем… и я сам дал бы тебе новую жизнь! — Нет! — оттолкнула Заира и тот стиснул челюсти. — Любишь его… а он тебя нет. И никогда не

полюбит. Он только ее любит. Славянку эту. Помешан на ней. — Когда ее не станет заметит и меня. Потом все же смягчилась и протянула руки к Заиру. — Убей ребенка и я позволю тебе касаться моего тела снова. Разве ты не этого хотел? — Убью…Лами… я ради тебя кого угодно убью. Самого дьявола. — Нет…дьявола не сможешь. Он глаза тебе вырвет и сердце твое сожрет. Подставь сучку…сделай это ради меня. Все…сюда идет кто-то. Уходи! Оттолкнула Заира и тот, оглядываясь скрылся в кустах, а она осмотрелась по сторонам и довольно улыбнулась. Скоро все это закончится. Ее унижения, ее мучения. Она вначале расстроилась, что случился выкидыш. Потому что вся надежда была на этого ребенка…Сколько всего было сделано, чтоб он появился, чтобы зачать его с этим тошнотворным Заиром. Потому что не было между ними с Ахмадом ничего. Он был пьян и даже не отреагировал на нее. Она скакала, делая вид, что они занимаются сексом. Скакала на камеры, притворялась, что кончает. Потом слуги уносили полураздетого эмира. Но ничего не было и его член не входил в ее тело. Потом пришлось искать с кем…так чтоб по срокам совпало. Заир давно на нее смотрел. Он садом занимался и иногда территорию охранял. Заманила его…пока не забеременела постоянно встречалась, а потом денег дала. Все шло по плану. Все так, как она предполагала и не выгнал ее Ахмад как о ребенке узнал. А потом она б нашла как с тестом на отцовство прокрутить. Есть у нее связи. Все должно было получиться…Но не получилось. Потому что…потому что она сама виновата. Залезла чтобы подслушивать на парапет за балконом. Хотела знать, что дочери ему говорят…а когда услыхала укатилась вниз, плашмя упала, на живот. Ребенка в ту же ночь потеряла. В муках и болях вышел. Такая злость взяла, черная. Такая ненависть и к Ахмаду, и к дурам этим двум слепым. Какого хрена они лезут и жизнь Лами портят. Она никогда их раньше в расчёт не брала. Не мешали они ей. Есть и есть себе…А зря. Маленькие ведьмы могли хорошо ей жизнь испортить и портили. Особенно когда подстрекали, чтоб на славянке женился, на твари этой белобрысой. Избавиться надо от них…да так избавиться, чтоб еще и суку эту задело. Заир ради любовницы был готов на что угодно. Ради ее плоти и ради денег. Он бы мать родную задушил попроси она его об этом. Это она тогда видела, как Аллаена (вот уж действительно проклятая), гуляет с девочками, видела и слышала, как сказки им свои рассказывает. И снова о ней разговор зашел. — Я хочу, чтоб папа на тебе женился, — заявила Асия и Лами дернулась всем телом. — Мы каждый день ему об этом говорим. Только бы не на Лами. Что она говорит зараза такая? Что плохого ей Лами сделала? Не трогала никогда. Слова не сказала. За что? — Мы упросим отца. Не дадим ему на ней жениться. Я расскажу, как она собаку била, как кота отравила на кухне. — Может то не она. Ты же не знаешь точно. Нельзя говорить…если не знаешь. Это грех. — Она! Я точно знаю. Только она животных ненавидит и Пусика она выгоняла и ногами била. Да, Пусика их она отравила. Потому что вечно шипел на нее и царапал, под ногами болтался, а один раз за щиколотку укусил. Она этому голодранцу шерстяному мяса дала с крысиным ядом, а потом смотрела как он бьется в конвульсиях, и пена со рта идет. — Расскажу отцу. Все самое плохое говорить буду. А про тебя только хорошее… Тогда она и решила уже точно. В комнату эти две гадины мелкие не вернуться. Заир ждал их на берегу, в кустах. А она из беседки увела, окольными путями по задним дворам, там, где камер нет. Потом сама проверила, что все чисто и что на камерах только девка эта засветилась, блондинка. Только она за руки уводит сестер к реке. Потом с наслаждением смотрела как он их топил. Быстро, как котят паршивых. Они и пикнуть не успели. Даже не кричали. Под воду одну окунул и так и продержал там пока биться перестала. Только одну не дотопил. Ударил о камни и решил, что она мертвая. Они оба тогда так решили. А сучка взяла и выжила. Если придет в себя скажет, что их Лами увела и как потом мужчина топил тоже скажет…Надо закрыть ей рот навсегда. Да так закрыть, чтоб сомнений у Ахмада не осталось, что это стерва его белобрысая сделала. Лами придумает как все обыграть. Лами всегда придумывает. И сейчас не удержалась. Увидела его, как на улице стоит и на небо звездное смотрит и все тело прострелило. Любовь ли это…но стать женой эмира она очень хотела, как и заполучить его в свою постель. Уж она бы постаралась, чтобы удовольствие ему доставить. — Что ты здесь делаешь? Он заметил ее сразу. Нюх как у хищника, взгляд в полумраке тяжелый, жесткий. Она даже поежилась, когда подумала о том, что с ней сделает если узнает…Не узнает! Она позаботиться о том, чтобы никогда не узнал! — Воздух сегодня особенный…очень свежий. И звезды яркие такие. Вышла посмотреть. — С твоего балкона их тоже хорошо видно. — Да, мой господин, благодаря тебе у меня есть прекрасная комната и балкон. — Никогда не забывай об этом! — Как я могу? Я помню каждую секунду о твоей доброте! Где-то вверху послышался шорох, и эмир резко поднял голову. Она посмотрела в направлении его взгляда и стиснула челюсти — смотрит на балкон, где стоит эта тварь, сука из-за которой все пошло наперекосяк. Смотрит на нее так как будто она единственная женщина во вселенной, а у Лами внутри все горит огнем, аж сердце выворачивает. — Полиция уже что-то узнала? А твои люди? — Идет следствие, — ответил и перевел взгляд на Лами, — что еще ты хотела спросить? С явным раздражением. — Хотела напомнить, что всегда можно посмотреть камеры. Уверена там видно с кем ушли девочки. — Их посмотрели! — И кого увидели? — Тебе пора спать! Рявкнул и Лами вздрогнула. — Пошла к себе, спокойной ночи! Значит видел и зерно сомнений посеяно… а может и целый отросток. Значит Лами сделает все, чтобы этот отросток расцвел буйным цветом…А еще, чтобы все об этом узнали!

Глава 20

— Я не стану повторять дважды! Сегодня ты должна это сделать и покончим с этим. Никто не узнает! — Ахмад, пожалуйста… я прошу тебя. Ведь можно… — Нельзя! Надо было думать, когда ты ходила к реке с моими детьми! Когда ты вообще приближалась к ним, а я тебе запрещал! Разве я не говорил тебе не приближаться к ним? Его лицо изменилось, он выглядел не похожим на себя. Даже сквозь смуглость проглядывалась неестественная бледность, а глаза горели и блестели сухим блеском. — Я не обижала твоих детей! — При чем здесь это? Девочки ни к кому не привязывались, никому не доверяли. Они всегда слушались слуг и находились на своей половине дома. Ты это изменила! — Но им нравилось наше общение, они ожили, они приходили ко мне, смеялись, радовались жизни. Разве я навредила им нашим общением. — Ты навредила! Себе! Рыкнул на меня, продолжая стоять в нескольких метрах. — Но разве невозможно доказать? Есть камеры есть свидетели. — Да! Есть! Камеры, на которых ТЫ! Свидетели, которые видели ТЕБЯ! — А полиция? — Ты хочешь знать что сказали в полиции? Кивнула, сжимая руки и молясь про себя, чтобы хотя бы оттуда новости были хорошими, чтобы хотя бы там меня не подозревали. — Пока что мне удается удержать их от вызова тебя в участок, но допрос будет и не один. Мне уже сказали, что тебе потребуется адвокат. Они опрашивают тех же свидетелей. Записи с камер я уничтожил…Но я не смогу убить каждого кто тебя видел. Его слова…его горячность, с которой он это говорил, заставили меня ощутить как сильно бьется мое сердце. — Зачем ты это делаешь? Почему…почему пытаешься защитить меня? — Потому что ты делишь со мной постель! Потому что я сам не верю в то что ты виновата…но не дай Бог мне усомниться в тебе. Страшнее палача ты не найдешь! А сейчас давай, глотай таблетки. Чтоб потом никто не посмел сказать, что у тебя был мотив. Я запираю эту комнату. Отсюда ты выйдешь только без ребенка…И еще. Не выходи из дома. Потому что сплетни очень быстро распространяются. Потому что тебя раздерут на части едва ты останешься без моей охраны. — За что? — За смерть ребенка. Людям страшно, и они хотят найти виноватого… и легче всего, чтобы это стала ты. Чужая, с другим цветом кожи, глаз и волос. Они тебя уже обвинили и вынесли приговор. Ты сможешь отсюда выйти, когда истинный виновный будет найден! — А если не будет? — Молись, чтобы был! И он ушел, оставив меня одну и закрыв дверь на ключ снаружи. *** Передо мной стакан с водой и две таблетки. Я смотрю на них и понимаю, что не могу этого сделать. Не могу их принять, не могу убить малыша. Я всегда относилась очень отрицательно к абортам…Нет, я не умаляю права женщины делать со своим телом то, что она считает нужным. Но ребенок — это уже не мое тело. Это человек. Маленький, беспомощный и совершенно беззащитный перед нашими решениями. Но также совершенно не понимать себя, не понимать это стремление защитить нерожденного ребенка того, кого я ненавидела…кого презирала от всего сердца и мечтала, как угодно, оказаться на свободе. Неужели это сейчас не момент когда нужно самой избавиться от ребенка, самой его уничтожить. И этот ребенок может принести мне только горе, только проблемы. Его используют против меня! Это приговор! Но только от мысли об этом все внутри холодеет, сердце сжимается до адской боли, и я чувствую невыносимую агонию. Я не могу потерять ЕГО ребенка…ЕГО! А кто он мне? Муж? Нет! Жестокий тиран, палач, насильник, истязатель. Этот малыш не родится от страстной любви. Я даже знаю когда мы его зачали…Но разве это имеет значение? Его собственный отец от него хочет отказаться. А я…я не хочу отказываться. Он нужен мне этот малыш. Он мне необходим, потому что это прежде всего частичка меня, это прежде всего МОЙ ребенок. Моя кровь и моя плоть. Сколько времени прошло с тех пор, как узнала… а кажется, что малыш принадлежит только мне, что я уже точно чувствую его, знаю, что он должен родиться. Я дура. Всегда была дурой. И я не должна беречь этого малыша. Не должна так сходить с ума от того, что представляю его потерю. Если я ненавижу его отца, то как могу желать его ребенка. А я ненавижу Ахмада? И на этот вопрос почему-то больше нет ответа. Дверь моей комнаты распахнулась, и я увидела на пороге Самиду. Она осмотрелась по сторонам и прикрыла ее. Я вскочила и попятилась назад, сжимая в руках еще один тест на беременность и заслоняя спиной таблетки. Меньше всего я ожидала увидеть здесь эту страшную женщину. Меньше всего я вообще хотела ее видеть. — Я знаю, что ты беременна, Аллаена! Вздернула подбородок. Стараясь не показать, что боюсь ее, что меня пугает даже ее страшный черный взгляд, вороний нос и какая-то замогильная мрачность во всем ее облике. — Зачем вы пришли? Я позову охрану. — Я пришла помочь тебе! Я ей не верила. Эти страшные черные глаза, эти круги под ними и неизменно черный платок на голове. Даже ее кожа темного пергаментного цвета. Губы тонкие, узкие. Прорезанные морщинами сверху и снизу. — Уходите! — Я спрячу тебя…он не сможет навредить ребенку. Пройдет время гнева, и он поймет, что ребенка убивать нельзя. Я спасу твоего малыша, Аллаена. — Нет никакого ребенка! Это все сплетни! — Ложь! И я прекрасно знаю, что ты беременна! Как и знаю, что на этом столе таблетки с помощью, которых от твоего приплода хотят избавиться. Мы не были друзьями…, да я и не стремилась. Но в тебе мой внук или внучка. Я не хочу, чтобы ты от них избавлялась. Идем я отведу тебя в безопасное место. Через несколько дней таблетки будет пить поздно, а на полноценный аборт он может быть и не решится. Ну и кто знает какой поворот примет дело…может быть ты и правда окажешься невиновной. — Я невиновна! — Это знаешь только ты! — Я не трогала девочек! — Думаешь Ахмад верит тебе на все сто? Думаешь он сам не примет участие в казни, если вдруг заподозрит тебя? Как ты думаешь, что может

тебя спасти? Только ребенок! Идем! Она говорила, а я понимала, что она права и у меня нет выбора. У меня нет иного шанса оставить своего малыша в живых, не дать убить его этим ядом. — Идем! Я выведу тебя окольными путями, посидишь в сарае. Пусть поищут…Потом, когда все утихнет вернешься. — Зачем это тебе? — Мне? Я уже сказала в тебе моя кровь. Я долго ждала внуков, может быть, ты родишь мальчика. И я ей доверилась. Позволила увести себя из комнаты и увлечь длинными темными коридорами, лабиринтами этого дома, которыми я раньше даже не ходила. Она вцепилась в мою руку и буквально тащила за собой. Потом вдруг остановилась. — Я переведу дух. Иди вперед к двери. Там сарай. Там я тебя хочу спрятать. Оставалось только надеяться, что я поступаю правильно. Когда одна из дверей впереди нас распахнулась Самида вдруг со всей силы толкнула меня в спину. Я вылетела на улицу и упала на песок, а вокруг меня ботинки, сандалии, ноги…ноги… я валяюсь в середине толпы. — Я обещала вам ее привести?! Вот она! Убийца дочерей Ахмада! Ведьма, которая заморочила ему голову! Беременная тварь, которая убила малышек, чтобы сделать свое отродье наследником!

Глава 21

Мне стало страшно. Ничего более адского и дикого я в своей жизни не испытывала. Особенно когда увидела их лица и глаза. Они смотрели на меня так, словно уже вынесли приговор. Они ждали…Самида привела меня на казнь. Потому что рядом со мной была вырыта яма. Не могила, а именно яма. И я, кажется, поняла зачем они ее вырыли. Размером с человеческий рост, круглая и узкая, она рассчитана на то, чтобы закопать в ней кого-то стоя, оставив голову снаружи. По коже пробежали мурашки, и я невольно прижала руку к животу. Я должна себя защитить, должна убедить их, что ничего не сделала. Наивная дурочка. Я думала, что всему причина то, что они считают меня убийцей. Но это намного глубже. Эта ненависть она сильнее и острее, чем просто подозрения. — Убийца! — Закидать камнями! Превратить ее морду в мясо! — Уничтожить тварь! — Разорвать суку! — Я никого не убивала! Послушайте, дайте все объяснить! Молитвенно сложила руки, всматриваясь в лица и надеясь достучаться хоть до кого-то. Вот они. Многие из них мне знакомы. Они работают в доме, они работают на кухне, кто-то в саду. Они живут в окрестных деревнях, и я видела их на рынке. Они же меня знают. Они здоровались со мной. Эти мужчины и женщины. Они мне улыбались. А сейчас смотрят на меня с ненавистью. Они желают мне смерти. И не просто смерти, они жаждут моих мучений. — Никто не станет тебя слушать! Ты увела несчастных девочек, ты их топила и издевалась над ними! Одна из женщин указала на меня пальцем, потом швырнула в меня комок земли и некоторые повторили за ней. Я увернулась, но грязь попала мне на грудь и выпачкала светлое платье. — Ты заморочила голову нашему хозяину! — Ты чужая! — Убить ее! Казнить! Пока его нет! — Вы ошибаетесь! Кто-то ввел вас в заблуждение! Пусть меня судят, пусть мне вынесет приговор полиция или суд! — Он купит суд ради тебя! Ты свела его с ума! — послышался голос Лами и я увидела ее в толпе. Она злорадно улыбалась и задрав голову смотрела на меня свысока. — Эта женщина! — указала на меня, — Она проникла в нашу семью как змея. Вначале окрутив моего покойного мужа и сбежав с ним. Прелюбодейка! Она соблазнила его! Она была с мужчиной наедине в гостинице и ей сошло с рук! Потом она решила убить дочерей Ахмада ибн Бея. Избавиться от них, чтобы ее ублюдок стал наследником и единственным претендентом на имущество эмира! Она хитрая и подлая змея равнодушно убивала маленьких девочек. Мучила их, топила. Вывела слепых к реке! — СУКА! Убить ее! Казнить! — Да! Казнить! Ведьма! — Пожалуйста…это все неправда. Меня обманом заставили бежать, я ниекогда не изменяла своему мужу! — Он тебе не муж! — рявкнула Лами — И теперь никогда им не станет! И только сейчас я вдруг поняла — она неравнодушна к Ахмаду. Это не ярость из-за Рамиля, это не ревность к его страсти. Нет. Это хуже. Она хочет Ахмада. Ее бешенство, ее дикая злоба вызвана страстью или алчностью из-за эмира, а не его сына. Меня схватили и, подняв с песка, швырнули в эту яму, а потом принялись закапывать. По самую шею, так чтоб голова осталась сверху. И мне стало не просто страшно, стало дико до чего может дойти человеческая жестокость нагнетаемая кем-то таким, как Самида и Лами. Что может сделать пропаганда, как она вывернет сознание человека и зомбирует его мысли, как превращается в стадо то общество, которое еще вчера было цивилизованным. Днями и долгими неделями они подстрекали людей, они сплетничали, нагнетали, настраивали. Они готовили почву, на которой однажды раскроет свои огненные, ядовитые лепестки цветок ненависти, цветок смерти. Им сказали «фас» им бросили кость. Это работа не одного дня. Наверное, сегодня я умру. И моя смерть будет страшной. Моя смерть будет как у той девушки в жутком арабском фильме. Девушке, которую заподозрили в измене, закопали в такую же яму и забили камнями. Они забьют меня и моего ребенка. Но он не почувствует боли. Болт почувствую я. Когда-то давно, когда я ходила на курсы психологии нам показывали ролик, который сняли где-то в Китае. Когда девушка пришла на прием к стоматологу, а люди, сидящие рядом с ней, начали вставать. Она посмотрела на них и тоже встала. Потом несколько человек ушли, а еще несколько продолжили вставать с определенным интервалом времени, девушка тоже вставала…Но самое странное, что, когда все люди ушли девушка продолжила вставать…Толпа меняет сознание. Если делают все, то и я должен. И так каждый из них. Каждый из этих людей, которые орут и желают мне смерти. Все они повторяют друг за другом. Кричать бесполезно. Эмир уехал. Его нет дома. Они забьют меня. А когда он вернется, то Самида скажет, что толпа свершила самосуд. Толпу не накажешь. Я не знаю, как мне удалось изловчится и вырваться из рук своих палачей. Я выскочила из ямы и побежала, но меня догнали. Повалили на землю и начали бить. Они набросились на меня буквально все. Рвали мои волосы, избивали ногами, руками, щипали, выкручивали мою кожу и царапали. Их кулаки, ботинки, ноги были везде, они истязали мое тело. Я кричала и умоляла остановиться, я говорила, что внутри меня ребенок и тогда они били меня по животу. Не мужчины…нет, женщины. Они намеренно наносили удары ногами в низ живота. Так сильно, что перед глазами темнело и я задыхалась от боли. Не о чем и некого просить. Они здесь чтобы убить меня, они все здесь чтобы отомстить мне за цвет кожи, цвет волос, другой язык, менталитет и за то, что я смогла приблизиться к эмиру. Они здесь, чтобы уничтожить то, что им чуждо и непонятно. Это длилось бесконечно и, кажется, я перестала видеть, перестала чувствовать адские страдания. Пока не услыхала выстрелы, и толпа не бросилась врассыпную. Я увидела, как несколько самых рьяных моих палачей упали на землю с широко раскрытыми глазами и дырками на лбу. Но я не могла пошевелиться. Я лежала на земле и не чувствовала рук и ног. Не чувствовала своего тела. Мне казалось, что я вся сплошная адская боль, я раскрытая рана и я вся вывернута наизнанку. Потянулась рукой к ногам, по которым текло что-то горячее и посмотрела на свои ладони — они все в крови. Ребенка больше нет…они убили его. Всхлипнула и почувствовала, как от слез запекло израненное лицо. — Вика…маленькая моя…посмотри на меня. Голос Ахмада заставил тихо застонать, но сказать я ничего не могла, только приоткрыть опухшие глаза, чтобы увидеть его лицо. — Тшшш…сейчас…сейчас я унесу тебя отсюда. Сейчас станет легче. Сейчас, моя девочка. Он поднял меня на руки и от адской боли я потеряла сознание.

Глава 22

Воздух вокруг меня пах лекарствами и смертью. И больше всего я боялся, что проклятая костлявая тварь заберет единственных, кто мне настолько дорог. Мою дочь, которая впала в кому и Вику…мою. Не знаю кого. Я еще не решил. Но мою. Мою настолько, что я чувствую сердцем каждую пульсацию ее вен.

— Несколько переломов, внутренние повреждения, гематомы. Выкидыш. Забиты женские органы. Ушибы почек, печени, селезенки. Последняя чудом не разорвалась. Сотрясение мозга, внутренние кровотечения. Она в тяжелом состоянии. Гарантировать ничего не могу.

Слушал и чувствовал, как все закипает, чувствовал, как сердце сжимается в камень и перестает биться. Сижу у ее постели сутками. Просто сижу и боюсь отойти, боюсь закрыть глаза. Открою и…упустил. Она спит. Ее ввели в медикаментозный сон, чтоб не было болевого шока. Мне хочется, чтоб она открыла свои прекрасные глаза, чтобы посмотрела на меня, и я запутался в небесной синеве, утонул в ней. Хочется как раньше. Ненавидеть, презирать, но видеть рядом, видеть живой, слышать, чувствовать, а не сидеть у постели и ждать. Это я не уберег ее, я всегда считал, что мой дом — это крепость и в нем ничего не случиться. Я всегда верил в свои силы и могущество…но именно здесь в моем доме убили мою дочь, в моем доме избили мою женщину. Кому-то плевать на меня, кто-то считает меня тупым, безмозглым идиотом под носом, у которого можно вытворять что угодно. Когда я найду кто это сделал, когда я найду зачинщиков этого избиения, они пожалеют, что родились на свет. Пусть Вике станет легче, и я войду в дом каждого из них и принесу в него боль и горе. Каждого! Кто был там! Списки у меня уже есть!

Но какое это имеет значение сейчас…когда мне страшно посмотреть на ее лицо, когда мне страшно тронуть руку, покрытую синяками. Она закрывалась своими маленькими ладонями, а ее били. Я знаю, что это такое… я пережил все это сам. Нет ничего страшнее, когда тебя бьют такие же люди, когда они рвут тебя на куски. Это страшнее чем попасть в лапы зверям.

За какие-то считанные секунды я потерял рассудок. Когда увидел ее скорченную на полу и эту свору гиен, набросившихся и рвущих свою добычу на куски. Не знаю скольких я застрелил и мне насрать. Я бы всех поставил к стенке. Ублюдки, накинулись на беззащитную женщину, били ее ногами в ботинках, уродовали ее тело и калечили душу.

Я никогда не забуду это жуткое зрелище. Я, кажется, умер на какие-то мгновения. У меня все закрутилось перед глазами, я перестал дышать. Мой разум помутился. Паника охватила все тело, заставляя начать трястись каждым нервным окончанием.

Я схватил ее на руки и…мне стало жутко, мне вдруг показалось, что она умирает и пришло осознание, что я этого не переживу. Что я умру вместе с ней.

Я видел смерть…я держал ее на руках несколько недель тому назад. Я похоронил дочь и я больше не перенесу еще одной могилы…И эти потери не сравнятся с теми смертями, которые я видел в своей жизни. С войнами, которые прошел и откуда вернулся еще более покалеченный, чем был. Когда умирает ребенок или молодая женщина у тебя на руках и вокруг нет войны, вокруг нет апокалипсиса, то апокалипсис случается в твоей душе.

Смерть снова выдохнула мне в лицо своим жутким смрадом и отравила меня диким страхом потерять. Необратимость, бессилие. Я ничего не могу сделать, я не могу что-либо изменить. Я никчемное существо, который не уберег своих дочерей и любимую женщину. Да! Любимую! Да! Я люблю ее! Я готов это признать прямо сейчас, когда держу ее руку в своей и смотрю на забинтованную голову и личико с кровоподтеками. Люблю до смерти, до отчаяния, до боли в костях. Люблю так, что кажется я могу вырвать свое собственное сердце и отдать ей.

Пока нес ее к машине, пока мчал в больницу она бредила, она плакала и звала маму, она стонала и просила прекратить боль, прекратить ее жизнь. Она спрашивала о ребенке. И ни разу не спросила обо мне. Плевать. Пусть не спрашивает. Я знаю. Что не нужен ей, знаю, что ненавидит, боится и никогда не полюбит, знаю, что лгала, когда говорила о любви. Но я готов сдохнуть за эту ложь. Я готов сдохнуть, чтобы услыхать ее снова.

Да, о том ребёнке которого я хотел убить, чтобы спасти ее и не спас. Его больше нет. Его забили ногами. Внутри ее тела убили моего малыша…Потеря за потерей, нескончаемая, кровавая боль. И я буду сидеть рядом с ней, потому что тогда смерть не сможет ее забрать. Я посмотрю на нее страшными глазами, я скручу ее шею и оторву ее голову-череп, но не дам унести мою девочку.

Я потерял счет времени. Мне казалось, оно не двигается. Мне казалось, эти часы кризиса, эти часы, когда она борется за свою жизнь, никогда не окончатся. Пусть тянется, пусть это время станет бесконечным лишь бы это не были последние минуты.

— Ей больно, доктор?

Вскакивал я и хватал врача за руку, заставлял посмотреть на меня усталыми глазами.

— Нет. Она спит и ничего не чувствует. Ее организм борется именно, потому что не ощущает боль ему легче справиться. Показатели пока не улучшились, но и хуже не стало.