Иллюстратор-2. Узел творения
Шрифт:
А пока мальчишка возвращался в лагерь, размышляя о том, было ли исчезновение звезды её смертью.
Внезапно в протяжном завывании ветра он различил стоны. Ихсан узнал голоса и ринулся вперёд что было сил.
Поздно. Посреди пустого лагеря, где на месте порушенного шатра стоял, кривясь, одинокий шест, корчились от боли братья: у среднего брата, Аббаса, был вспорот живот; у старшего, Джаббара, окровавленная кисть держалась на честном слове. Рядышком, вылупив глаза, стоял старый тощий верблюд. Ни груза, ни остальных верблюдов не было видно – насколько хватало глаз.
Выяснилось, что ночью шайка
Дальше Ихсан помнил безумие и мрак. На полудохлом верблюде он вёз раненых, истекавших кровью братьев через пески – необозримые волны жёлтых дюн. Под палящим солнцем песок жёг ноги. Ихсан рассёк ступни, но продолжал идти. Он то и дело падал в обморок от зноя и жажды, но шёл. Сухие ноздри вдыхали кровь, в потемневших глазах стояли образы обугленного на солнцепеке мяса. Он должен был сотню раз пасть, сотню раз сдаться смерти, но шёл.
Что вело его? – Он задавался этим вопросом позже, вспоминая, как в слепой горячке передвигая рваные ступни, думал о той упавшей звезде: нет, не умерла она – истинный свет вечен, – а лишь исчезла из виду, ушла в тень. И он дал себе зарок: если выживет, будет искать ту звезду и непременно найдёт, даже если на поиски уйдёт жизнь.
И он пересёк пустыню с ранеными братьями и старым верблюдом, который рухнул замертво у богатого шатра торговца Мардука. Узнав, что лишился каравана, Мардук лютовал, едва не порешив болезных на месте. Но торговец был истым дельцом и, оставив эмоции, призвал людей со стороны свидетельствовать долг.
И стали изувеченные братья должниками Мардука, остались должны и после того, как поправились. И когда торговец явился к ним истребовать долг, им нечем было платить и отдавать тоже было нечего, ибо имущества у братьев не имелось. Вот и пришлось им троим примерить ошейники рабов, гонять караваны Мардука уже безо всякой платы, за одежду и скудное пропитание.
Скверная вышла жизнь. А после смерти ещё сквернее – Отстойник. Убийственный свет возродил их из тлена. Но куда им, немощным старцам, было успеть на раздачу павших с неба тел?.. Вместе с остальными изгоями их отправили доживать дни на болота. Там, в зарослях тины, умирающему Джаббару открылась дверь: рабский ошейник, точь-в-точь как был у него, держался на плаву и против всякого естества не тонул. Это был отпечаток их мрачного прошлого, тень, но, разумеется, Джаббар не подозревал о том.
Он показал диковину братьям – дверь распахнулась и для них. Все вместе они отошли в тень, где им открылся целый мир. В нём они заново обрели себя и стали его первыми архитекторами, свидетельствуя собственные тени. Ихсан без сомнений шагнул за старшими, но следовал он не за ними, как когда-то в пустыне, а за звездой, помнил: звезда отошла в тень – отошёл в тень и он.
Для Джаббара и Аббаса мир теней открывал безграничные возможности для претворения в жизнь мечтаний далёкой юности о свободе и независимости. Они научились воссоздавать предметы из памяти ушедших, хоронили себя в песчаных барханах и восставали спустя ночь, впитав отпечатки загробного мира. Трое старейшин свидетельствовали собственные тени и продолжали свидетельствовать тени путников, забредших через новые двери, распространяли экспансию на каждую пришлую
Провозгласив свободу высшей ценностью, перво-наперво Свидетели тени воссоздали не что иное, как самое воплощение ограничений и принуждения – ошейник раба. «Свобода бесценна. Мы, как никто на свете, успели убедиться в этом ценой времени, проведённого в неволе. И потому не можем позволить себе роскошь рисковать с таким трудом обретённой свободой в угоду желаниям каждого пришлого», – говорил Джаббар. Аббас поддакивал, прижимая к сердцу чётки-повод, а Ихсан по обыкновению молчал, думая о звезде. Он был уверен – тени скрывают её отпечаток, и до боли напрягал зрение, вглядываясь в ночное небо за утренний туман, искрящее золото песков, надеясь отыскать доказательство негасимой красоты и чистоты первозданного замысла всего сущего.
И он почти нашёл… Думал, что нашёл, когда на изломе дюн его утомлённый созерцанием мёртвых теней взгляд задержался на искрящихся под полуденным светом песчинках: издали их сияние походило на блики гладкого металла остроконечной формы. У Ихсана закружилась голова от восторженного предвкушения – такой волнующий момент: а вдруг та самая звезда, вожделенный плод его вековых поисков, нашла приют на гребне песчаной дюны? Он устремился вперёд, превозмогая волнение, а тут, как назло, разгулялся ветер, поднимая золотую пыль, он застил глаза, и предмет ускользал из виду, но затем появлялся вновь.
Ихсан подошёл уже совсем близко, когда разбушевавшиеся пески вытолкнули на поверхность гребня блестящую вещицу, затем швырнули её прямо на раскрытую ладонь Ихсана.
На мгновение старец опечалился – ведь это была не звезда, да и не могла звезда быть размером с ладонь, даже будучи тенью.
А кисть могла. Находкой была кисть, какой художники пишут картины. Ихсан присмотрелся к находке и понял вдруг, что рано предался унынию. Несмотря на продолжительное пребывание в песках, кисть выглядела безупречно чистой, более того, её ворсинки сияли чистейшим золотом. Но подлинная ценность находки для ищущего сердца старца заключалась в схожести природы её сияния с блеском далёкой утраченной звезды – их будто бы коснулся единый благодатный источник, навеки запечатлённый в окружающем их ореоле.
Ихсан догадывался, кому могла принадлежать Кисть, так как, в отличие от своих братьев, читал в Книге Света не главы, а заметки на полях, что оставила неизвестная прорицательница: заметки, посвященные её утраченной любви к Камаэлю, художнику, свалившемуся с неба, чтобы обрести крылья и отворить врата для нисхождения убийственного света. Сомнений не оставалось – то была его Кисть. И теперь, слушая вполуха совещавшихся братьев, он прятал её под плащом, всё ещё не решив, что следует делать с нечаянной находкой.
А братья меж тем решали своё: как лучше использовать имевшееся в запасе время.
– Уничтожим Героя, пока он не собрал армию и не достиг поля лотосов! – решительно произнёс Аббас, и под каменной коркой его лица проступали трещины, отвечая движению лицевых мышц.
Джаббар сквозь облако дыма, выпускаемого трубкой, сделал рукой останавливающий жест.
– Радикально и трудновыполнимо. Тебе не хуже меня известно, что никто из мира теней не в состоянии и свечной фитилёк погасить в Пангее.