Иллюзия
Шрифт:
– Проездом куда? – Милиция изучала документы.
– В Пермь.
– С какой целью?
– Поступать.
– А друг у тебя что, немой?
– Да.
Начал дакать, переключиться сложно. «Власть» подозрительно оглядела Малышева.
– То есть нет, но он – молчун, – исправился Забаровский.
– Дача ложных показаний… – Лейтенант вернулся к паспортам.
– Просто оговорился.
– Пройдемте.
– Куда?
– В отделение.
– Зачем?
– Писать заявление. Вас же ограбили?
– У
– Поедете на следующем.
– Товарищ лейтенант, мы погорячились, нам показалось… – залепетал лидирующий.
– Что за детский лепет?! – искренне возмутилась милиция. – В отделение.
– За что? У нас же нет никаких претензий.
– Нападение на должностное лицо при исполнении, нарушение порядка в общественном месте, дача ложных показаний… – инкриминировал страж порядка.
– Да я оговорился, машинально… Товарищ лейтенант, ну простите нас на первый раз… Через час уедем, и поминай, как звали!
– Вы что думаете, Москва – это место, где можно бегать и орать, что вздумается?! – наорала «власть». – Москва – это столица нашей Родины! Место образцовой культуры и морали! Зарубите себе на носу!
Нравоучительная лекция растянулась на четверть часа, юноши молча внимали.
– Ладно, на первый раз прощаю. – Лейтенант подустал, вернул паспорта. – Но больше мне не попадайтесь.
Ребята понуро смотрели вслед вальяжно удаляющемуся «закону».
– Нда уж. – Руслан вздохнул. – Вместо того, чтобы ловить преступников, милиция чуть нас не загребла.
– Каких преступников? Могли бы выиграть видик…
– Вот, дурья башка! Ты так ничего и не понял? Тебя же развели! Это чистой воды кидалово. Видел, как они дружно смотались? Ты со своей астрологией совсем с ума сойдешь, жизни не замечаешь.
Верный друг почесал затылок, поморщил нос.
– Ладно, пойдем.
Они побрели к вокзалу.
– А вот интересно, – пытался сгладить Малышев, – если бы им попался миллионер, хватило бы у них денег его кинуть?
– На миллионера может быть и не хватило. Эх, Глеб, какой же ты, в сущности, ребенок! – Забаровский сердился, но сочувствовал. – У тебя деньги остались?
– Две тысячи. И это на все время.
– Что-нибудь придумаем, моя мать поможет. Не робей, прорвемся! Ну, куда ты снова пошел?
Увлекающийся приятель буквально добежал до бомжеватого старьевщика, разложившего истрепанные книги.
– Опять литература? – разочаровался ведущий, догнав ведомого.
Малышев, словно реликвию, сжимал потрепанную книжку в рассыпающемся переплете, будто горный воздух вдыхал помойный запах обложки.
– Ты еще встань на колени и помолись на нее.
Глеб пальцем провел по латинской надписи «Адемарус».
– Уверен, что тот?
– Абсолютно! Смотри года… тысяча девяностый… девяносто четвертый. Любитель истории пролистнул страницы. – Сколько стоит?
– Пять тысяч, – заломил цену
– У меня осталось только две. – Одержимый достал вспотевшие бумажки из заднего кармана.
– Значит, положь обратно.
Лоточник протянул руку к книге, но Малышев прижал бесценный «огарок» к груди, точно дитя, схватившее в магазине заветную игрушку.
– Брось, Глеб. – Приятель потянул за локоть. – У тебя и так денег нет, а еще жить…
– Руслан! – взмолился товарищ. – Займи мне три тысячи, пожалуйста!
– У меня тоже негусто. Как отдавать будешь?
– Заработаю!
«Заработаю» звучало, как «украду». Малышев не вспомнил про родителей – сами сводили концы с концами.
– Ладно, дай-ка мне эту книженцию.
Глеб неохотно расстался с «игрушкой». Забаровский повертел в руках, небрежно полистал.
– Книжка старая, того и гляди развалится… страницы обожженные, как будто из пожара… Ей красная цена – штука!
– Не нравится – не покупай. – Старьевщик снова попытался вернуть товар.
Фанат истории зарычал, сжал кулаки, налился кровью. Продавец убрал руки, боязливо косясь на приступ безумства.
– Потом – латынь, – продолжал сбивать цену лидер, – кто ее сейчас знает?
– Знающие люди знают.
– Хорошо, даем тебе две тысячи, только по тому, что моему другу очень понравилось это старье. Хотя я б ее и с мусорки не подобрал.
– Давай три и разойдемся. Ни вашим, ни нашим.
Руслан, скрипя зубами, извлек из внутреннего кармана ветровки рыжий портмоне – отцовский подарок. Малышев, светясь от счастья, к тысяче приятеля присовокупил последние деньги, обнял обгоревшую макулатуру, будто любимую девушку.
– Ты еще поцелуй ее, – досадовал Забаровский, идя по перрону к поезду, – а пахнет… мусоропроводом.
Дорогу до Перми Глеб коротал на почерневшем от грязи матрасе, питаясь приятельскими коржиками. Руслан тоже экономил, оплакивая потерянные деньги. На вокзале он прикупил семь черствых коржей по пятьдесят рублей, противных еще со школьной столовой и на крайняк буханку хлеба за двести. Литровую бутылку «Фанты» цедили по капле, когда кончилась, пили из-под крана в туалете. От кипяченой воды из титана сильно тошнило.
Красочная «Астрология» забылась в рюкзаке. Счастливый обладатель любовно поглаживал жизнеописание Адемара Монтейского, вглядываясь в каждую букву, тщетно пытаясь угадать значение слов.
Пара пенсионеров деревенской наружности обедала каждый час. Сочные помидорчики, огурчики, текущая жирком курочка, ломающаяся скорлупка яичек – симфония для аскетов с верхних полок. Малышев даже пошмыгивал, стремясь собрать все запахи и тем насытиться. Старики промолчали всю дорогу, вышли в Балезино. В закуток подсел мужчина коммивояжерского типа, в коричневом костюме, с дипломатом, от скуки затеял разговор.