Илья Муромец

Пациашвили Сергей Сергеевич

– Неплохо, - тяжело выдохнул новгородский богатырь, - упрямый ты хлопец. Но рукой своей ещё дней пять не сможешь поднять ни копья, ни щита, ни даже кружки.

Илья в ответ лишь через боль улыбнулся, взял больной рукой ручку кувшина и всем на диво налил себе вина. Тут новгородцы уже в голос заликовали и захлопали в ладоши.

– Не балуй, Микула, - послышался поблизости незнакомый мужской голос, - ты мне всех гостей так переломаешь!

Илья обернулся на голос и на мгновение подумал, что обознался, поскольку увидел муромского князя Глеба. Но при втором взгляде стало ясно, что этот немного старше, нос у него чуть

тоньше, а челюсть чуть шире. По внешнему сходству можно было подумать, что это родной старший брат Глеба - Борис. Больше всего отличий от младшего брата у него было в причёске - волосы короткие и не такие кудрявые, а также одет слишком богато. Глеб одевался просто и удобно, у этого же зелёный камзол был расшит золотом, на теле было множество украшений. На шее серебренная цепь с крестом, на руках - браслеты, на камзоле - брошь серебренная и брошь золотая, на пальцах перстни: один с печаткой и три с драгоценными камнями, в ухе - золотое кольцо, за поясом кинжал в ножнах из слоновой кости. Борис стремительно приближался к Микуле. Воевода поднялся навстречу к нему, и они крепко обнялись, а князь даже поцеловал его в щёку.

– А витязь хорош, - кивнул он на Илью, который не сводил с него пристальный взгляд, - кто таков? Из Киева, из Новгорода?

– Из Мурома, Илья-богатырь, - отвечал Микула.

– Вот как?
– оживился князь, - стало быть и братца моего единоутробного - муромского князя знаешь?

– Знаю, владыка, - отвечал Илья, - и многое тебе могу про его дела поведать. Он тебе передавал сердечный привет.

– Эх, соскучился я по брату, сто лет его не видел. Позже обязательно с тобой потолкуем о делах Глеба, а сейчас некогда, надо пир начинать.

– Как?
– удивился Микула, - а что же владыка-Владимир? Не придёт.

Борис всё это время не садился, а стоял, приткнув кулаки в стол, теперь же обошёл новгородского воеводу со спины и бросил ему на плечи свои ладони.

– Будет и князь Владимир. Но я уже не маленький, сам могу пиры начинать, семеро одного не ждут. К тому же, у батюшки моего и так дел по горло. А ты, Микула, со мной пошли, за главный стол, хлебнём с тобой вина ромейского под баранью ногу с чесноком и хреном.

И князь вместе с богатырём покинули собравшуюся компанию, которая тут же начала расходиться. Откуда-то появился Добрыня Никитич, который, видимо, давно уже был где-то поблизости, и сел на лавку рядом с Ильёй.

– Ловко ты это, - молвил он, - не ожидал. Вообще, Микула и не таких силачей побеждал. В этой борьбе никто не может его одолеть. Как-то с ним Святогор так боролся, не поборол. С ним лучше соревноваться в стрельбе из лука или верховой езде, здесь больше шансов победить. Сам видишь, какой он медведь, под ним любой конь сломается.

– Давай выпьем лучше, - предложил Илья, и проглотив деревянную ложку квашеной капусты, заел её хлебом и налил себе вина, разбавив его мёдом. Добрыня присоединился к богатырю, вскоре за их стол село ещё человек семь новгородцев, на блюде появились жаренные свиные окорока и печень, обжаренная с луком, и пир пошёл горой. А в Киеве он всегда шёл горой, ибо проводился на горе. Борис давно уже объявил о начала пира, но из-за главного стола его было плохо слышно. Однако главное поняли все, подняли кружки и дружно выпили.

– Борис себя мнит уже киевским князем, - заговорил немного опьяневший Добрыня, - даже пир начинает без отца своего.

А ведь по закону нет у него права на киевский стол.

– Помолчи ты, - зацикали на него новгородцы. Всё-таки рядом с ними были посторонние: киевский священник и муромский богатырь. Но когда протопоп Иоанн ушёл, Добрыня снова начал свои речи:

– Думаете, случайно они вызвали нас из Новгорода? И ещё вместе с нами вызвали богатырей? Зачем? Они хотят ехать на войну, и обязательно с нами. А возглавит этот поход Борис.

– Может, ты ещё и знаешь, с кем мы будем воевать?
– язвительно спросил один из новгородцев, постарше Добрыни. Судя по всему, его старший брат.

– Не знаю, - отвечал Добрыня, - но знаю точно, что не спроста всё это. Почему киевских богатырей не взяли, а? С кем им тут воевать, с печенегами? С печенегами и киевские хорошо воевали, а сюда позвали именно новгородских. Почему?

– Почему?
– спрашивал у него старший брат, запусти себе в рот маринованный гриб.

– Да потому, что воевать они идут не против язычников, а против христиан.

– И что?

– А то, что богатырям запрещено сражаться против христиан. Они клятву приносят, и, если эту клятву нарушают, если кто-то из богатырей убьёт христианина, его выгонят и отлучат от церкви, а то и вовсе убьют. Верно я говорю, Илья, или нет?

Но Илья в ответ лишь пожал плечами.

– Эх, какой же ты богатырь, раз клятвы богатырской не давал? У любого спросите, у Микулы Селяниновича, он вам скажет, что клятву богатырскую давал.

– Ну, допустим, - нехотя согласился старший брат, - к чему ты клонишь? Ромеи тоже христиане, и император их в Царьграде считается помазанником Божьим. А они всё равно по приказу императора убивают других христиан, болгар, например, и ничего.

– В том-то всё и дело, - приподнялся на месте Добрыня, - если Борис заставит новгородских богатырей по его приказу нарушить богатырскую клятву, то тем самым Борис будет признан таким же императором, помазанником Бога. Не забывайте, что Борис, ровно как и Глеб - внук ромейских императоров, у них в Царьграде больше родственников, чем на Руси. Если новгородцы признают его императором, то и киевлянам придётся.

– Брехня, - бросил вдруг из-за другого конца стола седовласы новгородец, - император может быть только один, и он в Царьграде.

– Один, которого называют цезарем, - возразил Добрыня, - а в былые времена там было два императора, одного из которых, старшего именовали цезарем, а другого, младшего - августом. Вот Борис, видимо, хочет стать августом. Плохо вы, товарищи, изучали историю ромеев.

– Ну допустим, - опять вмешался в беседу старший брат, - допустим, нарушили они богатырскую клятву и признали Бориса императором. А дальше что? Родной сын свергнет родного отца - князя Владимира, который крестил русскую землю?

– Нет, на это он не пойдёт конечно, - сбавил тон Добрыня и задумался.

– Вот то-то и оно. Не неси ерунды.

– Но князь Владимир уже стар и хвор, - не сдавался Добрыня.
– А кто после него станет князем? Старший сын - Святополк сидит в темнице. И посадили его в поруб как раз тогда, когда в Киев из Ростова приехал Борис. Вышеслав и Изяслав - покойники уже. И остаётся только наш князь новгородский - Ярослав. Он младше Святополка, но старше Бориса и Глеба.

– К чему ты клонишь?
– не понимал старший брат.