Илья Николаевич Ульянов
Шрифт:
Опасения оказались не напрасными. Школу стали частенько навещать уездный исправник, становой пристав, архимандрит Жадовской пустыни, председатель уездной земской управы, священник, жена местного помещика-фабриканта. Каждый из них не столько интересовался занятиями детей, сколько тем, что читает молодой учитель, о чем думает, с кем общается. А когда ничего «крамольного» обнаружить не удалось, начались мелкие придирки по самым разным поводам. Невзлюбил молодого учителя и местный поп, который решил открыть в селе церковноприходскую школу.
Илья Николаевич беспокоился за судьбу молодого педагога. Через несколько месяцев после его назначения директор училищ вместе со своим помощником Красевым приехал в Жадовку. Учитель рассказал им о визитерах, о трудностях работы, выразил
Теперь, спустя год, Илья Николаевич решил снова побывать в Жадовке. К своему удовлетворению, он обнаружил, что Кириллов успешно занимается с детьми, освоился в школе и даже успел жениться. Короче, нашел себя, встал на ноги. Илья Николаевич уезжал успокоенным. Путь его лежал в Сызранский уезд.
В дороге его нагнал инспектор Красев. На станции Никулино они встретились, и инспектор решил проводить Илью Николаевича до Сызрани. По дороге Красев рассказал ему о положении дел в Карсунском уезде. Они складывались неплохо. Земство не сокращало, а, напротив, увеличило ассигнования на содержание школ более чем на полторы тысячи рублей. Значит, можно увеличить жалованье учителям до 180 рублей в год. Но больше всего Илью Николаевича обрадовало сообщение Алексея Алексеевича о том, что крестьяне по-прежнему считают более нужными земские школы, и не церковноприходские.
В вагоне третьего класса было многолюдно и душно. Утомившись, Илья Николаевич прилег на лавочке и задремал. Проходивший мимо кондуктор заметил: «Подбери ноги-то, старик, проход загородил». В это время пола шубы Ильи Николаевича соскользнула на пол и открыла синий фрак с золотыми пуговицами. Кондуктор оробел, вытянулся, начал извиняться. Илья Николаевич подтянул ноги, сам извинился перед кондуктором.
В Сызрани его ожидала заранее условленная встреча со старшей дочерью, возвращавшейся из Петербурга домой на рождественские каникулы. Отсюда они вместе и поехали на лошадях в Симбирск.
Илья Николаевич хорошо знал эту дорогу, каждый подъем и мосток на ней. Обычно разговорчивый, оживленный, он, однако, в этот раз тяжело молчал, сутулился. Дочь с тревогой всматривалась в осунувшееся, постаревшее лицо отца, расспрашивала о новостях. Настроение у отца было подавленное, он с горечью рассказывал о росте церковноприходских школ в губернии, о неприязни сызранского земства…
Да, этот уезд все больше и больше беспокоил Илью Николаевича. Десять лет назад именно Сызрань была предметом его гордости. Здесь строились и открывались лучшие в губернии школы, здесь выделялись средства на увеличение учительского жалованья, здесь во всем поддерживали его усилия. А какие люди возглавляли уездный училищный совет! Председательствовал в нем Федор Михайлович Дмитриев, бывший профессор Московского университета, человек интеллигентный, увлеченный делом народного образования, умеющий смотреть вперед. Ведь именно он поддерживал только что приступившего к работе инспектора; он ездил к губернатору за разрешением учительских съездов, уговаривал земцев выделять деньги для нужд сельской школы. А инспектор Владимир Игнатьевич Фармаковский?! Человек, стоявший горой за народную школу, просветитель по призванию!
А что нынче? Фармаковский еще в конце 1881 года уехал в Оренбург — был назначен директором народных училищ этой губернии. Инспектор Аристовский, сменивший его, был далеко не идеальным работником, до Владимира Игнатьевича ему далеко: апатичный, болезненный, постоять за учителей не мог, бывал в школах мало. Сейчас назначен новый — Петр Алексеевич Смышляев, но он работает-то всего три месяца… При таких обстоятельствах неудивительно, что верх берут те земцы, которые решительно высказываются за развитие церковноприходских школ. Симбирскую дирекцию терпеть не могут. Потому и выражают сомнение в возможности «улучшения» школьного дела. Это, по существу, открытый выпад
…От Сызрани ехали почти сутки. Прибыли домой в среду 25 декабря, на рождество. Начинались каникулы у Владимира, Ольги и Дмитрия. Илья Николаевич не хотел омрачать праздничное настроение родных, старался быть жизнерадостным. Из всех вестей его больше всего радовало сообщение Анны о том, что Александр успешно завершает свою конкурсную научную работу в университете.
Город веселился: затевались балы и вечеринки; молодежь пропадала на катке, где гремела духовая музыка. А у Ильи Николаевича, как всегда в конце декабря — начале января, была большая работа по подведению итогов учебной работы.
Отчет составлялся на основании сведений, представляемых пятью инспекторами, а также собственных наблюдений и выводов. Он не засиживался в кабинете — за год осмотрел 74 школы, во многих побывал по три раза.
Обработка статистических материалов, несмотря на их обилие, особых трудностей не представляла. Сложнее было другое. В отчете надо было что-то сказать о церковноприходских школах. Число их при содействии симбирского архиепископа росло быстро. Только за минувший год оно увеличилось вдвое — теперь их насчитывалось 59. Возникло и пять новых школ грамотности, которыми тоже руководили священники. Однако в 1885 году ни одна сельская школа губернии не была преобразована в церковноприходскую, и упрекнуть Ульянова за это не могли: решения подобного рода правомочны были выносить только крестьянские общества, и никто другой. Да в обязанности директора народных училищ губернии и не входило непосредственное исполнение «Положения» от 1884 года. Но от директора училищ наверняка ждали оценки церковноприходских школ как явления. Предполагали услышать, что сделано для усиления религиозного духа в учебных заведениях губернии, признания, что прошлая практика развития народного образования в духе Ушинского и Корфа была ошибочной.
Илья Николаевич прекрасно понимал — наступили новые времена, и от него ждут новых песен. Покладистые люди умели понять, чего от них хотят власть имущие, и в соответствии с этим меняли точку зрения. Но он-то был человеком иного склада. Уверившись всей своей жизнью в том, что в педагогике, как и в любом другом деле, надо смотреть вперед, а не назад, он менять свои убеждения в угоду фарисеям от просвещения не считал нужным. Не зря же когда-то Валериан Никанорович Назарьев назвал его «вечным студентом» — как поверил в идеал, так с ним уже не расстанется ни за что. Свое дело он знает, в правильности позиции убежден. И будь что будет.
Ничего не сказав в отчете о необходимости увеличения численности церковноприходских школ, Илья Николаевич подчеркнул, что «было бы желательно открыть… по крайней мере вновь 29 училищ…». И если союзники церковников твердили, что народ недоволен земскими школами и хочет учить своих детей в церковноприходских, то Илья Николаевич убедительно показал, что в 1885 году, как и раньше, «самыми главными вкладчиками на дело народного образования являются сельские общества». Следовал и принципиальный вывод: «Так как назначение обществами известных средств на свои школы совершается вполне добровольно, без всякого постороннего влияния, то цифра крестьянских поступлений на содержание сельских училищ служит, в свою очередь, надежным ручательством в том, что наши школы открываются и поддерживаются, по сознанию в них нужды, самими местными обществами. Но так как одним крестьянам, несмотря на их сочувственное отношение к школам, было бы слишком тяжело содержать училища исключительно на свои средства, то ввиду этого участие в поддержании училищ со стороны казны, частных образованных лиц и в особенности земства представляется делом совершенно необходимым и вытекающим из сущности обязанностей, возложенных на земские учреждения». В заключительных строчках Илья Николаевич еще раз выразил глубокое удовлетворение отношением к начальным школам «самого народа, с особенной охотой отдающего в школу детей и предпочитающего обучение в правильно организованных училищах домашнему обучению и обучению у старок…».