Ильза Янда, лет - четырнадцать
Шрифт:
– Какая у вас красивая ручка, – сказала я трактирщику и сама на себя разозлилась из-за мышиного писка.
Хозяин поглядел с удивлением сперва на меня, потом на ручку.
– Даже и не пойму, откуда она взялась, – пробормотал он. Он увидел мою монограмму: Э.Я. – Не знаю я никакого Э.Я. Видно, кто-то ее тут забыл.
Он хотел уже сунуть ручку обратно в карман, но потом протянул ее мне, сказав:
– Если она тебе так нравится, вот, получи!
Я вежливо поблагодарила его за мою ручку.
– Моя монограмма как раз и есть Э.Я., – сказала я, – меня зовут Эрика Янда.
Хозяин очень обрадовался такому совпадению.
– Ну что, – сказал он псу, – ты остаешься на улице, с этой молодой дамой, или идешь со мной?
Пес поглядел на хозяина, потом на меня. В общем было ясно, что он сделает выбор в пользу хозяина и теплого трактира.
– Жаль! – сказала я.
– Ему всегда зверски холодно, – сказал хозяин, указывая на пса. – А кроме того, – добавил он с гордостью, – всех больше он любит меня.
Но когда хозяин с собакой уже входили втрактир, позади грузовика с пивом остановилась маленькая желтая машина.
– Почта, – сказал хозяин и вернулся на улицу.
Из маленькой желтой машины вылез почтальон.
– Приветствую, господин шеф, – сказал почтальон.
Он вынул из своей сумки целую пачку писем и передал ее хозяину. Между белыми, голубыми и желтыми конвертами торчала разноцветная почтовая открытка. Хозяин вытащил ее и начал рассматривать.
– Вот где надо сейчас быть! – сказал почтальон.
– Флоренция, – заметил хозяин.
– Там теперь тоже дождь идет, – злорадно сказал почтальон.
Хозяин перевернул открытку с видом Флоренции исписанной стороной вверх.
– Когда он писал открытку, дождя не было, – сообщил он и пояснил: – Мой брат! Проводит отпуск в Италии!
– Ах, ваш брат, – сказал почтальон. – Он ведь всегда далеко ездит!
Я подошла еще ближе к хозяину и встала с ним рядом, чтобы посмотреть, каким почерком написана открытка. Почерк был мелкий, довольно неразборчивый, но внизу стояла вполне разборчивая подпись: Эрвин, а под «Эрвином» стоял знак +, и под знаком + стояло: Ильза. И это был точно почерк Ильзы!
– Ничего такого не пишет, – сказал хозяин. – Погода хорошая, но купаться, конечно, еще нельзя. Да во Флоренции и вообще-то нельзя купаться. Наверное, поедет в Рим.
Почтальон направился к своей машине.
– Когда же он теперь вернется, ваш брат?
Хозяин пожал плечами.
– У него никогда не узнаешь. Когда деньги кончатся, тогда, наверно, и вернется.
Хозяин рассмеялся. Не слишком весело.
– Он один поехал? – спросила я.
– Он никогда не ездит один, – хозяин опять невесело рассмеялся. – У него уж всегда какая-нибудь!..
Он вдруг умолк, внимательно посмотрел на меня, нахмурил лоб и спросил:
– Почему все это так тебя интересует?
– Извините, пожалуйста, – пролепетала я. Потом сказала: – До свидания! – и убежала.
Мне и в самом деле стало стыдно. Я добежала до угла, потом обернулась – ни хозяина,
Я побежала дальше. О том, что я собиралась прийти в школу на большой перемене, я уже больше не думала. Опять пошел дождь. Сумка с книгами оттягивала мне плечо, мокрая прядь хлестала по глазам, ноги я промочила, под ложечкой сосало от голода.
А кроме того, я была разочарована. Я знала теперь, пожалуй что, все. Моя шариковая ручка! Знак + и подпись. Флоренция! «У него уж всегда какая-нибудь!..»
Я была разочарована, потому что вдруг почувствовала, что все это мне ни к чему. Ну и что из того? Ну, я знаю, что Ильза сейчас во Флоренции и, наверное, поедет в Рим и что она оставила мою шариковую ручку у хозяина трактира – мне это все ни к чему, вообще ни к чему! Но я уже это знала и просто так, взять да и забыть про это уже не могла. Особенно: «У него уж всегда какая-нибудь». Этого я вообще не смогу забыть. Я не хотела, чтобы моя сестра была с тем, у кого «уж всегда какая-нибудь». Я была уверена, что Ильза и представления не имеет, что у этого Золотого Гуся «уж всегда какая-нибудь». Я плохо разбираюсь в любовных делах, но я знаю: никогда бы Ильза не поехала с таким, у которого «уж всегда какая-нибудь». Если бы Ильза слышала, как говорит про это хозяин, думала я, никогда бы она не уехала с человеком в замшевом пальто! Как он это сказал: «У него уж всегда какая-нибудь!..» И вспомнить страшно. Как будто сказал: «У него уж всегда с собой тюбик зубной пасты» или: «У него уж всегда с собой карманный фонарик». Сестра не зубная паста и не карманный фонарик!
Чем дольше я бежала под дождем, тем увереннее становилась: Ильза должна вернуться! Как можно скорее! Ильзе нельзя оставаться с тем, кто принимает ее за карманный фонарик! И вдруг я почувствовала: мне нужен кто-нибудь, кто поможет мне вернуть Ильзу!
Али-баба? Али-баба, конечно, куда умнее, и опытнее, и мужественнее меня – не сравнить. Но этого он тоже не может. Точно не может.
Попечительница из полиции, которая один раз со мной разговаривала? Да, она была очень приветлива. Но я не хотела идти в полицию. И может, я вообще ее там не найду. Да и Курт ведь сказал, что не надо сразу бежать в полицию.
Курт! Вот кто мне поможет!
56-56-16 – вспомнила я. Номер телефона редакции я знаю на память. И вон на том углу телефонная будка. Когда я добежала до телефонной будки, я вспомнила, что у меня нет ни гроша.
Газета Курта довольно далеко отсюда. Пешком больше часа – точно. Через час будет уже одиннадцать. С половины одиннадцатого до двенадцати у Курта всегда редакционное совещание. В это время ему нельзя звонить. Никогда я не могу как следует разозлиться! Но сейчас я, кажется, все-таки разозлилась! Проклятый шиллинг! Один-единственный жалкий шиллинг! И его у меня нет! Он был сейчас так важен, что я почти взбесилась! Мне вспомнились те шиллинги, которые я давала взаймы и никогда не получала назад. Черт бы побрал всех моих одноклассников. Всегда они меня только используют, и обманывают, и обогащаются за мой счет! А когда мне раз в жизни понадобился какой-то жалкий шиллинг, мне и занять его не у кого. Никого нет. А вот и есть! Есть один человек, который даст мне шиллинг. Бабушка! Бабушкин дом не так далеко отсюда, как редакция Курта. Всего пятнадцать минут ходьбы. И дождь идет – вот хорошо! Бабушка в дождь не пойдет на рынок.