Имам Шамиль. Книга первая
Шрифт:
– Для этого не бывало повода, – спокойно заметил Шамиль.
– Как бы там ни было, сегодня мы пришли не просить тебя, а заявить, что мы, главы общества и родовых союзов, не одобряем твоего поведения. Ты обязан помириться с отцом. Если он будет вести себя неподобающим образом в нашем обществе или совершит проступок, ответственность за это он будет нести не перед тобой, а перед джамаатом согласно адату.
– Уважая ваш возраст и достоинства, я примирюсь с отцом, но при условии, что он больше никогда не возьмёт в рот хмельного. Не я это запрещаю, а Коран.
– Хорошо, позовите Доного, – приказал мулла.
Виновник всё это время беспокойно расхаживал у дверей сакли.
Когда вошёл отец, Шамиль почтительно встал. С минуту оба взволнованно глядели друг на друга, Доного первым виновато опустил глаза.
– Доного, садись сюда, – мулла указал место рядом с собой.
Шамиль продолжал стоять. Обратившись к Шамилю, мулла сказал:
– Всё, что было у нас на душе, мы излили, теперь подай отцу руку.
– И мне хочется излить ему то, что у меня на сердце, – сказал Шамиль. – Я повиновался тебе даже тогда, когда ты бывал неправ.
Доного кивнул головой.
– Ты давал слово и не сдержал, поклялся и нарушил клятву, простите меня за этот упрек. – Шамиль обвёл взглядом сидящих, затем вновь обратился к отцу: – Если ты любишь меня как сына, хочешь, чтобы я называл тебя отцом, выполни следующие условия: первое – не пей запрещённых Пророком напитков до конца своих дней; второе – не занимайся больше виноделием.
– Но ведь мы тогда разоримся! – всплеснув руками, воскликнул Доного.
– Это мои условия, – спокойно повторил Шамиль и добавил: – Пьянство наносит большой вред людям, доходы, полученные за счёт разорения и несчастья других, не принесут и тебе добра. Тот же доход ты можешь получить, если будешь продавать винные ягоды в свежем или засушенном виде.
– Сын мой, вино идёт дороже, я дам тебе слово, что буду продавать его только гяурам.
– Не надо этого делать и по отношению к ним, ибо потерявшие рассудок опаснее здравомыслящих.
Старый мельник стоял перед мужем дочери, держа в руках пожелтевший Коран. Мулла и старейшины сидели в ожидании.
Доного уступил сыну. Возложив руку на Священное писание, он сказал:
– Клянусь великим Творцом, Пророком и этим Кораном, что отныне уст моих не коснётся влага, запрещённая Аллахом. Остатки вина в нашем погребе будут вылиты на землю.
Среди сидящих послышались возгласы одобрения.
Примирение состоялось, разговор казался оконченным. Но Шамиль, также прикоснувшись к Корану, произнёс:
– Клянусь откровением Всевышнего, Всемогущего, Вездесущего, что, если мой отец Доного ещё раз нарушит данное слово, я совершу великий грех, сразив себя остриём этого кинжала. – Шамиль указал взглядом на кисть руки, которая покоилась на рукоятке оружия, висящего на поясе. Затем, обратившись к отцу, добавил: – В ответе перед свидетелями и грозным судом Справедливого будешь ты.
В тот же день Доного, возвратившись домой, вынес из погреба все глиняные кувшины и вылил вино на улицу.
– Вах! – восклицали удивлённые
За день до возвращения Шамиля домой состоялся совет родственников. Старейший рода – Ганафи, который приходился дядюшкой Доного, сказал:
– Твой сын в таком возрасте, когда кровь в жилах бродит, как молодое вино. Избыток сил и чувств не всегда повинуется голосу рассудка в такую пору, Шамиля необходимо женить.
– Он у меня с характером, своевольный, откровенно говоря, боюсь говорить ему об этом, да и невесту не подыскали.
– Что значит боишься? Глава ты в доме или тряпка у печи? – грубо упрекнул племянника старый Ганафи.
– Да ведь он почти не живёт дома, всё свободное время отдаёт учёбе, – оправдывался Доного.
– Учёба тоже хороша в меру, плохо, когда дети образованнее своих родителей, отсюда неповиновение и неуважение исходят. Нечего спрашивать его желания, подберите девушку и жените без разговоров, – сказал Ганафи.
Присутствовавшая при этом тётушка Меседу недовольно глянув на него, возразила:
– Шамиль не тот бычок, которого можно запереть в хлеву с любой тёлкой. Мой племянник во всех отношениях лучший уздень среди гимринских юношей, невесту ему надо подобрать достойную.
– Не бабского ума это дело, дочь моя, оставь мужчин одних, – приказал Ганафи.
Меседу с недовольным видом вышла из кунацкой.
– О чём они там говорят? – спросила Баху, готовившая ужин.
– Сына твоего хотят женить.
– Пусть сначала твой брат приведёт его домой, а за женитьбой дело не станет, – недовольно бросила Баху, но тут же, переменив тон, более ласково сказала: – Дай нам Аллах возможность порадоваться внукам.
– Прежде чем думать о внуках, надо позаботиться о невесте, чтобы была из семьи хорошей и по красоте никому не уступала, – заметила золовка.
– Вся надежда на тебя, Меседу, лучшей свахи нам не найти, ты ведь любишь его больше всех остальных родственников, поищи, подумай.
– Сестра моя Баху, если бы ты знала, сколько я думаю об этом, и не один год… Ко всем гимринским девушкам присматривалась со всех сторон, соседние сёла обошла, на одной остановилась.
– Кто она?
– Унцукульская. Румяна, как восход, бела, как облака, лучезарна, как луна, гибка, как виноградная лоза, стройна, как тополёк, голос нежный и певучий.
– Меседу, ты восхваляешь девушку, как ашуг [33] дочь шаха Аббаса, а нам, кроме красоты, и умение необходимо.
– Дорогая невестка, с этого конца я и начала, отправившись на поиски. Патимат – так зовут ту, на которой я остановила свой выбор. Хозяйка она умелая, хлеб испечёт – не насытишься, суп сварит – оближешься, серпом поведёт – не налюбуешься, коня оседлает – удивишься.
33
Ашуг – сказитель.