Имам Шамиль. Книга первая

Ибрагимова Мариам Ибрагимовна

– Не пью, – отвечаю.

– С каких это пор?

– С прошлого года.

– Ты мужчина или нет? – спрашивает Мусалав.

– Мужчина, но пить не буду, клятву дал сыну, нельзя нарушать, Аллахом и Кораном поклялся.

– Сыну, а я думал – мулле, кадию или джамаату [30] , – рассмеялся кунак и добавил. – Строгий у тебя сын, рано начал управлять тобой.

– Он у меня учёный, – говорю, – шариат соблюдает, воспитал в себе крепкие мужские качества.

Кунак мой улыбнулся, ничего не сказал, поднял кружку, выпил.

30

Джамаат –

сельская община.

Захмелев, налил вторую и мою наполнил.

– Пей, – настаивает.

– Не буду.

– Пей, сын не узнает.

– Не могу, поклялся, боюсь Аллаха.

– Чепуха, – говорит, – клятву можно нарушить, искупить грех надо, я научу.

– Как? – спрашиваю.

– Очень просто: выйди на улицу, у дверей нищие стоят, сними всё с себя, раздай им.

– И голым остаться? – спрашиваю.

– Зачем, надень их рвань, они обменяются с большой радостью. За такую милостыню Бог все грехи простит.

Я подумал и решил сделать так, как сказал Мусалав. К тому же пить хотелось, сам знаешь, шашлык остренький, с лучком, перчиком, с водой не идёт.

Вышел, подозвал нескольких старцев. Кому – шапку, кому – черкеску, рубаху, брюки, сапоги. Они в свою очередь набросали мне кучу барахла. Принарядился я таким образом, что даже хозяин-перс заморгал и попятился от меня, а Мусалав смеется, руки потирает. Поднял я кружку, словно струя райского источника, потекло вино по сухой глотке, никогда оно не казалось мне таким вкусным. Ну, думаю, напьюсь в последний раз. Пили-ели, ели-пили, осушили кувшин. Баклажку полную оставили на похмелье, сели на ослов, выехали. Ехали не спеша, с остановками, в пути допили остаток. Мусалав не поехал домой, решил навестить своего родственника в Гимрах. Вот так, в хорошем настроении и приехал я домой.

– Настроение у вас действительно было весёлое, – заметил Магомед.

– Ничего не поделаешь, душа иногда просит веселья, не так уж много радостей в нашей жизни, – ответил Доного.

– Нельзя ради собственного удовольствия причинять неприятности близким. Дело могло плохо кончиться, если бы не удержали сына твоего.

– Не думал я, что Шамиль узрит меня на улице в таком виде. Хотел объясниться, как было. Виноват я. Магомед, сходи к нему, расскажи то, что я тебе рассказал, пусть простит, больше слова не нарушу.

– Надо повременить, рука заживёт, сам он успокоится, тогда и говорить будем.

– От людей стыдно, что скажут гимринцы, узнав, что сын отрёкся от меня. Сходи, пожалуйста, внутри все горит, иначе не выдержу – сам пойду.

– Отец, внутри у тебя от чахира горит, выпей кислого молока, и пройдёт, – вмешалась в разговор девочка.

Доного, строго посмотрев на дочь, сказал:

– Уходи отсюда, стыдно лезть девочке в разговор мужчин.

Патимат ушла.

– Сын мой, – вновь обратился к гостю хозяин, – исполни просьбу, пойми моё состояние.

– Хорошо, пойду, попытаюсь уговорить Шамиля. – Магомед поднялся.

– Я буду ждать тебя здесь, – сказал вслед Доного…

Через час-полтора друг Шамиля явился вновь.

Глянув на его скучное лицо, Доного понял, что ничего не вышло.

Усаживаясь рядом, Магомед сказал:

– Напрасно

ходил. Шамиль отвернулся к стенке и за всё время, что я был там, не проронил ни слова. Дед просил не беспокоить его.

– Баху, наверное, там? – спросил Доного.

– Там, не отходит от сына.

В это время послышался призыв муэдзина [31] к полуденной молитве.

– Пойдём в мечеть? – сказал Доного.

– Пойдём, – ответил Магомед, поднимаясь.

Около месяца проболел Шамиль. Многие гимринцы и кунаки из соседних аулов побывали за это время в доме мельника. Одни приходили выразить сочувствие, другие посмотреть на человека, чуть было не покончившего с собой из-за того, что отец выпил чахира.

Только Доного не смел прийти в дом тестя, где находился Шамиль. Он был убит горем, переживал, перестал выходить из дома, а потом слёг.

31

Муэдзин – служитель мечети.

В поле, на виноградниках работала одна Баху. С мужем не разговаривала, не ухаживала за ним даже тогда, когда он заболел.

Много толков было в Гимрах по поводу ссоры сына с отцом. Большинство, особенно женщины, были на стороне Шамиля, осуждая Доного. Только некоторые старики не одобряли упрямство юноши, считая, что в любом случае сын должен уступить отцу.

Обеспокоенные родственники со стороны отца подняли на ноги аульских аксакалов. Доного обрадовался, когда в его дом пришли мулла и сельский староста с белобородыми старейшинами, чтобы воздействовать на упрямого сына Доного. Пирбудага предупредили о предстоящем приходе старейшин, и Шамиль сразу догадался об их цели. Он понимал, что с уважаемыми представителями джамаата следует быть сдержаннее, чем с назойливыми родственниками. К тому же где-то в глубине души он жалел слабовольного отца и забеспокоился, когда сообщили о его болезни.

Разговор с Шамилем начал мулла:

– Молодой человек, ты во всех отношениях достоин признания, преуспеваешь в науках, соблюдаешь предписания Корана, но не считаешься с адатами [32] , утверждёнными в нашем обществе с давних времён.

Зная, о чём идет речь, Шамиль молчал. Мулла продолжал:

– Каков бы ни был родитель, сын, независимо от своего возраста и положения, обязан беспрекословно выполнять его волю…

– А если эта воля граничит с преступлением? – перебив муллу, спросил Шамиль.

32

Адат – традиционное (обычное) право.

Недовольно посмотрев на юношу, мулла ответил:

– За всякое преступление перед джамаатом и родом своим несёт ответственность тот, кто его совершил, независимо ни от чьей воли. Но речь не об этом. Я говорю о наших адатах. Недопустимо, чтобы младший повелевал старшим. Уважающие себя и родительский дом сыновья без позволения отца не имеют права сесть рядом с ним в присутствии посторонних, а ты предъявляешь отцу требования. По-видимому, отцовский кнут недостаточно погулял по твоей спине…