Имена мертвых
Шрифт:
«Земля ему пухом, — крестится Рамона. — Враки это, только люди верят…»
«Вываливай, старая».
«…что за батюшкой сам Рогатый приходил из преисподней, а прежде — страшного гонца прислал с письмом. И, мол, на вас перешло».
«Что?!»
«Проклятие», — не без робости отвечает Рамона. Сакко и вспыльчив, и на руку скор. Молодой еще, ретивый. Нет в нем солидности заматерелого полковника. Покойный дон Антонио сам никого не бил, все людям поручал.
«Старушечьи бредни», — рычит Сакко.
Однако, правда то, что Васта Алегре как громом с молнией
И в день пожара на асьенде со счета в банке ушло $10 000 000 по собственному распоряжению отца. Так ушло, что концов не найти, — из Цюриха во Флориду, из Флориды в Касабланку, из Марокко в Антверпен, а бельгийский банк закрылся, и кассиры разбежались; всего неделю банк существовал, и состоял он из директора и трех сотрудников. Вот где дьявольщина-то! не общеевропейский рынок, а притон мошенников.
Плюс восстание индейцев; в сельву бросили солдат и полицейских — Сакко, тогда юнец, совсем потерял голову, когда ему было пресекать слухи и россказни! Хватился он с запозданием.
Беглых с Васта Алегре искали тщательно. Один в монастыре скрывался, постриг принял; другой два года прятался в полузатопленном погребе с жабами и слизняками, совсем с ума сошел; третий пил — как воду лил — и по ночам орал, все ему черт являлся. Где ласками, где пытками вызнал Сакко подробно о письме, о письмоносце, и о том, что умирающий отец кого-то ждал, готовился к приезду. Дальше — могила, ничего. Если отец думал откупиться от Рогатого десятью миллионами, то, значит, мало дал.
С индейцами Сакко расправляется куда жестче, чем правительственные рейнджеры. Окажись его последняя пассия, нежная Лаура Вальдес, на казни индейского лидера Хуана Тойя — и минуты бы не высидела, в обморок упала, а ведь процедура длилась три с лишним часа. Сакко наблюдал и подавал советы.
«У Тойя была дочь. Отец мне говорил, что изловил ее и посадил в подземный карцер с другими заложниками. Они там что, изжарились все?»
Сакко хочет услышать: «Да, сеньор», но слышит: «Нет, сеньор».
Замок на двери выломан, карцер пустой.
«А может, кости выгребла полиция?»
«Они бы описали их, сеньор Сакко. Уж детские-то черепа и косточки они бы отличили от собачьих. Но в документах ничего нет, ни слова, ни полслова. Нашли только труп внизу в коридоре, у лестницы, — это был взрослый мужчина с оружием».
И гильзы, россыпи гильз. На асьенде шла бешеная стрельба из множества стволов.
«Отстреливались от Рогатого? или, как в кино, от Хищника?»
«Крупный калибр, — замечает Родольфо, бывалый боец, подкинув в ладони гильзу. — Такие „газонокосилки“ стояли на вертолетах, забазированных на асьенде. Деревья режет, как пилой, а уж людей-то… Наши хлебнули там собственной кровушки полным ведром. Может, их с неба гвоздили?»
«А труп в подвале?»
Пропавший вертолет. Бронированный мощный джип без номеров. Полное истребление. Индейцы верят — Господь посетил
Дверь карцера выбита снаружи, словно молотом. Не взорвана — ее вышибли тупым ударом.
«Ищите детей, — приказывает Сакко. — Найдите, жилы из них вытяните, но узнайте — кто? кто там устроил побоище?»
Кое-кого находят. Но что они могут сказать? им было кому шесть, кому семь лет, они были забитыми и полумертвыми от голода и жажды, они были перепуганы стрельбой и боялись, что их — вот прямо сейчас — убьют.
Это были железные люди без лиц, с большими ружьями. Они говорили по-чужому.
Один что-то сказал Ане-Марии. Он велел уходить.
Ана-Мария была самая старшая.
«Если поймаем дочь Хуана, — говорит Сакко своим терминадос, — выбьем из нее все, что она помнит. Это последний надежный свидетель. И заодно изведем ее род под корень. Надо бросить ее муравьям, пусть полакомятся».
«Сперва — нам», — улыбается Родольфо.
По следу Аны-Марии Сакко посылает не костоломов, а тех, кто умеет подслушивать и высматривать.
Но дружки Хуана Тойя и проклятый партизанский падре Серафин даже в городах не теряют лесного искусства скрываться, словно дикий кот в траве. И без того слабый след Аны-Марии путается, манит ложными версиями, пропадает — пока ищейки Сакко не оказываются перед фактом, что Аны-Марии нет в Маноа; индейская девчонка улизнула в Европу. «Чует, стерва, что псы на хвосте!»
Ничего, у Сакко хватит денег, чтоб и за океан послать бригаду.
*
— Вам привет от вашего почтенного отца из Кайфына. — Молодой китаец поклонился пожилому, и оба радостно прищурились, но глаза остались пристальными и внимательными.
— Меж четырех морей все люди — братья, — ответил хозяин, церемонным жестом приглашая гостя войти. Пароль и отзыв названы верно, можно отрывисто крикнуть жене, чтобы сбегала в лавку за закусками, а затем угостить приезжего чашечкой рисовой водки. На самом деле отец хозяина проживает в британском Сянгане, но правду нельзя произносить вслух. Даже торг ведется молча, иероглифами на бумажке, после чего бумажку сжигают в бронзовой курильнице.
— Ваш уважаемый племянник приезжает в среду в Сан-Сильвер с пятью детьми. Он еще юн и неопытен в житейских делах… Могу ли я рекомендовать ему вас как покровителя?
Это значит — пять контейнеров товара, сопровождающий — новичок, опасается таможенников. Могут ли парни хозяина обеспечить спокойный провоз в дьеннский речной порт? и сколько это будет стоить?
— Целиком полагаюсь на ваше человеколюбие.
Хозяин нарисовал: «35 % выручки + подарок».
— Сердечно благодарен вам за снисходительность!
«Согласен, по рукам — и спасибо за угощение».
Владелец магазинчика китайских древностей живет очень скудно, но это — маскировка. Кроме поддельных «старинных» мечей, у него нет оружия, но это — притворство. Стоит ему кашлянуть, постучать серебряной палочкой по курильнице — трое крепких молодцов тут как тут.