Имена
Шрифт:
– Что вы все: дурак да дурак?! – возмутился Андрюха. – Если военный, значит, по-вашему, сразу дурак?
– Нет, что ты?! – примирительно воскликнул Денис. – Военные – вершина человеческой эволюции. Все, потом поговорим…
Они вышли на площадь.
Перед крыльцом мэрии стояла толпа, вытянутая полукольцом. Генка окинул взором площадь и пришел к выводу, что здесь собралось около четырехсот человек. Толпа была неплотной и говорливой. Люди, разбившись на небольшие кучки, негромко беседовали, и от этого над площадью повис тихий гул.
Гул
– Пойдем скорее! – сказал Грузин, дернув Генку за локоть. – Сейчас начнется.
Они быстро подошли к толпе и заняли место в одном из проходов, разделявших кучки.
Из-за угла мэрии вышел человек, в котором Генка узнал одного из членов вчерашнего патруля. Им оказался Додихудо Назархудоев, неудачно покрасивший колокольню. В руках он держал какую-то лохматую тряпку.
Остановившись перед крыльцом, Додихудо встряхнул тряпку, и она развернулась в коврик, сплетенный из ветвей ивы. Постелив коврик на асфальт, таджик встал на него коленями, стукнулся лбом в мостовую и над площадью понеслись звуки молитвы, произносимой на арабском языке.
– Ты же говорил, что все обеты выполнены и потому здесь молиться не надо, – обратился Генка к Денису.
– Ты смотри-смотри, – шепнул ему Рыжий. – Он это каждый день вытворяет. Дальше будет интересней.
Двери мэрии распахнулись, и на крыльцо вышла чета Козлаускасов. Если с Юрисом Екабовичем Генка уже успел познакомиться, то Инессу Андрисовну он увидел впервые, и она сразу же произвела на него отталкивающее впечатление.
Козлаускене представляла собой ту категорию зрелых женщин, которых в народе принято называть мымрами, грымзами, стервами, ну и так далее, и в том же духе. Она была стройна, высока и даже по-своему красива, но от ее красоты веяло холодом и надменностью. Зато одевалась Инесса Андрисовна не в пример остальным обитательницам поселка.
Она была одета в костюм, состоявший из блузки с длинной юбкой, и изящного пиджачка-безрукавки, а голову серьезной дамы украшала маленькая соломенная шляпка с несколькими бутончиками свежих роз, пришпиленных к тулье. Сандалии, правда, были обычными, но Генка уже привык не обращать внимания на такие мелочи.
Тем временем Додихудо, заметивший появление начальства, резко перешел на русский язык, но этим не ограничился. Он увеличил громкость голоса, и молитва стала отчетливо слышна каждому, кто находился на площади.
– О горе мне, горе! – вопил таджик. – Зачем, о Всевышний, заточил ты меня среди этих неверных?! Они настолько убоги, что могут мечтать только о жареной свинине! О Милостивый, сжалься надо мной, и отправь в наш рай, мусульманский! Ведь если я в раю – мне положены гурии! А у меня их нет! Значит – это не рай…
Козлаускас, сойдя по ступенькам вниз, остановился перед таджиком и сказал:
– Назархудоев! Опять ты затеял балаган?
Додихудо приподнял голову над землей и сообщил без пафоса:
– Я молюсь. Не мешай мне, неверный.
– Тебе
Козлаускас указал пальцем руки вниз.
– Я молился усердней всех! – опять завыл таджик. – Я соблюдал заповеди!
– Хоть бы здесь не врал! – с негодованием произнесла с крыльца Инесса Андрисовна. – А кто на колокольню пьяным лазил? И это мусульманин, которому алкоголь запрещен?
– Мне пьяным можно, – снова без пафоса сказал Додихудо, – я исмаилит.
– Да хоть сталактит! – рявкнул Козлаускас. – Я тебе триста раз говорил, что Господь один для всех, и он не ошибается! Сколько ты еще будешь мозги полоскать?!
– Пока мне не выдадут положенных Писанием гурий! – заявил Назархудоев.
– Да оглянись вокруг! – потребовал Козлаускас. – Здесь гурий – только выбирай.
– Не-е, – протянул таджик.
Он уже стоял на ногах и водил указательным пальцем перед носом Козлаускаса.
– Эти гурии – сами себе гурии, – продолжал Додик. – А мне нужны собственные. Как в Писании сказано!
– Ну, бери и женись! На любой! Хотя бы вот на этой!
И Козлаускас ткнул пальцем в первую попавшуюся женщину, стоявшую ближе всех. По какой-то странной случайности ей оказалась Зарубаева.
– Ну уж нет! – вскричали хором Додихудо и Снежана.
Их взгляды встретились, и между ними промелькнула почти ощутимая молния.
Генка, наблюдавший за происходящим с еле сдерживаемым смехом, пришел к выводу, что Снежана и Додихудо друг друга не любят. По всей видимости, они уже сталкивались на почве половых отношений, и опыт обеих сторон теперь носил в себе какую-то нехорошую карму.
– Почему? – спросил Козлаускас.
– Потому что она гурия даже не сама себе, – сказал Назархудоев, – а сама всем. И еще националистка в придачу!
– Зарубаева! – строго воскликнул Козлаускас. – Ты националистка?!
– Нет, – покачала головой Снежана. – Просто он не в моем вкусе.
– Потому что таджик? – спросил Козлаускас.
– Вот вам жена ваша нравится? – вдруг поинтересовалась Зарубаева.
Генка, стоявший напротив Козлаускаса, увидел, как от неожиданно заданного вопроса тот застыл, будто его поразил гром. Глаза заместителя мэра прищурились, уши покраснели, а под скулами заиграли желваки.
– Грм! – прочистил он горло. – Нравится, конечно!
Инесса Андрисовна, замершая на крыльце, с облегчением выдохнула воздух.
– Значит – она в вашем вкусе, – пояснила Снежана, мило улыбаясь. – А он нет! Не мой тип. Вот и все.
Здесь Козлаускасу, по-видимому, надоела беседа, и он гаркнул на таджика:
– Пошел вон отсюда!
Уловив кардинальную перемену в настроении начальника, Назархудоев мгновенно скрутил коврик и юркнул в толпу. Козлаускас, продолжая пылать ушами, поднялся на крыльцо и занял место рядом с женой, которая, как только что выяснилось, была полностью в его вкусе. И здесь случилось явление!