Именем Ея Величества
Шрифт:
Стефано приложил номер газеты «Гравенхагсде Курант», содержащий достойные внимания подробности.
Среди взятых бумаг — послания принца Евгения Савойского, кардинала Флери [159] , ведавшего иностранными сношениями Франции, и других знатных особ. Призраки-убийцы, плод воображения ловкого шантажиста, грозили монархам, понуждали развязывать кошельки. Обманут император Австрии, обманут курфюст Бонна… Несколько лет вымогатель существовал безбедно в разных странах, искусно заметал следы. Обычно имел в городе две квартиры — одну из них для отвода
159
Флери Андре-Эркюль (1653–1743) — кардинал и государственный деятель, воспитатель Людовика XV, при котором стал членом государственною совета, с 1726 г. — глава правительства.
Заботясь о судьбе арестованного, Стефано посетил его в тюрьме, пожалел — три недели сидит кавалер, зачах, «лихорадка бьёт и рвота от груди». Рукой слабой, дрожащей нацарапал цидулю светлейшему, Стефано переслал.
«Я не был попом и не итальянец, языка того не знаю, жил с младенчества в восточных и западных Индиях, родился в Лиме, столице перуанской». Преступлений за собой никаких не ведает — оклеветали «зломысленные персоны, стремясь обогатиться имуществом арестованного». Он и сейчас готов исполнять данные обязательства, поедет в Россию с радостью, если ему исхлопочут освобождение.
Разжалобил Данилыча «перуанец».
— Попросим за него, Горошек. Кто там наместник цесаря, граф Висконти, что ли?
— Плут великий, батя.
— То-то и оно. Этакая голова в тюрьме пропадает.
Решили просить.
Омфала и Геракл
— Невесты в дому, что орешки в меду.
Так, с прибауткой, челом светлея, входил Данилыч к детям вечером, после уроков.
Сашка, едва закрыт учебник — прыг во двор, командовать ротой потешной, набранной из ребят округи. Дело мальчишеское … Дочки ухода наивящего требуют. Любимицы отца, особенно Маша — вся в мать, и нравом и мастью. Ей шестнадцать исполнилось, младшей пятнадцать.
Обе на выданье.
Александре до зеркала бы дорваться. Изобрела куафюру [160] , стянутую жемчужной нитью — красиво ли? Может, лучше гранатовая — к чёрным-то волосам? Новой коралловой пудрой натёрла зубы — смотрите, папенька, как блестят! Мария — та работу покажет. Вышила рукавицы отцу, теперь платки его украшает вензелями, с короной. Если мажется, так только собираясь во дворец, и тем портит себя — белизна и румянец у ней природные. К руке отца припадёт нежно, спросит, полегчало ли голове, болевшей со вчерашнего дня.
160
Причёску (от фр coiffure).
Помнит ведь…
С обрученьем Машкиным конфуз получился. Рассердился Данилыч на жениха. Причина, в сущности, пустяковая — Сапега устраивал бал, князь предоставил ему свою залу и встретил отказ. Царица, осыпавшая поляка милостями, ещё и дом ему отвела в столице. Понять его можно… С тех пор он стал реже навещать невесту, а ныне и вовсе в нетях. Слухи проистекли, что амазонка полонила красавчика, Горохов сей дебош
Эка потеря — Сапеги! Дороже надо ценить Меншикову. Иные партии, иные гербы видятся… Варвара и Дарья горюют — ум-то бабий короток. Машка умница, ни слезинки не уронила.
— Человек он низкого поведения, — сказал отец. — Тебе не ровня.
— Вам, папенька, лучше знать.
Сердце никем не затронуто, в куклы играет, дитя ещё. Сестра, поймав сплетню, об амурах чьих-то щебечет — Машка краснеет. Наставники хвалят — прилежна, понятлива. Отцу рада всегда, экзамент ему сдаёт. Спросишь, какие есть германские государства, — дюжину назовёт без запинки.
— Кто выше, дюк или герцог?
— Нету разницы. Дюк у французов.
— Верно. У англичан тоже.
Отец листает книжку с картинками, знакомую — притчи Эзопа, отпечатанные по повеленью царя. По ней легко проверять.
— Кура вот… несла златые яйца, хозяйку той птицы весьма обогатила. Далее что?
— Убила куру… От жадности, — Машка вскинулась возмущённо. — Думала, нутро набито золотом. Ан обманулась.
— Поученье какое нам?
— Что имеем, тем и довольным быть.
— Ненасытные похоти убегати, — дополнил Данилыч по памяти. — Это Эзоп говорит. Я бы ещё сказал, которая птица полезна, фавор ей чини, скупость отринь. Так же и людей различай! А то упустишь пользу… Тут вот про лису. Влезла она на ограду, да неловко упала оттуда. Что с ней стало?
— За куст ухватилась. Больно ей, колючки впились.
— Тернии. Эзоп что советует?
— На куст не серчать. Тернии от природы, папенька. Он невиновный.
— А я так сужу — вырвать куст этот к … Не ведаешь ты, сколько людей есть подобных. Жили бы в Питере да радовались. Европой признано — Северная Пальмира, ещё краше той полуденной, что у царя Соломона была. Мои с государем труды… А людишки эти… Прибыли на готовое. Ты им благо творишь, они же тернии в тебя вонзают.
Печалится Машка.
— Злых-то много, добрых мало, ох, мало! Выдам тебя за принца, на чужую сторону — гляди в оба! Тебе честь фамилии, честь державы нашей блюсти.
На всё согласна. Принц, не принц — воле родительской покорна. В глазах преданность, обожание. Тиха чересчур, однако. У сестры заняла бы бойкости…
Осень буйствовала. Ветер колотился в рамы княжеского дворца бешено, гнал Неву. Известие начертано рукой зябкой, дрожащей.
«1 ноября зачала вода прибывать в 3-м часу пополудни и в конюшне Его Светлости была полтора аршина два вершка с четвертью, а в пивном погребе была два аршина с четвертью».
Прошлась Нева по питерским улицам, разоряя лачуги, но «Повседневная записка» о сём умалчивает. Навестить горожан в беде губернатор не изволил. «Смотрел на прибывшую воду из своих покоев». Из всех городовых дел одно занимает светлейшего всецело — завершение дома её величества.
2 ноября, едва дослушав доклады — прямиком туда. Слава Богу, цела свежая кладка, нигде не размыто, не покорёжено! Лепщики доканчивают герб над фронтоном, расцветший лучами и копьями. Комнаты отделаны тафтой, бархатом, плиткой либо картинами сплошь, как повелось в Париже, при пятнадцатом Людовике. Ладят светильники, фигурную медь в каминах.