Иметь и не потерять
Шрифт:
Дровенюк не нашелся что ответить на столь неоспоримый факт, и, хватаясь за вожжи, кинул через плечо:
– Погодим – увидим! – Хлестанув жеребца поводьями и взметнув пыль в лица женщинам, он лихо покатил дальше.
– Нам, подруга, высокого начальства бояться нечего, – хорохорилась Аксинья, – оно далеко. Начнем потихоньку да помаленьку по тальниковым лужайкам добрую траву сшибать.
Дарья всю жизнь воздерживалась перечить начальству. Покорность руководству, пожалуй, передалась ей с молоком матери, тянувшей колхозную лямку еще
– Заловят, позора не оберемся.
– Заловят – не заловят, что гадать. У тебя вон сыновья есть – помогут, если что, с покосом, а нам с дедом выхода нет. Сама знаешь, сколько надо копен поставить, чтобы прокормить корову до весны. Надо будет не меньше месяца упираться, это, посчитай, с их запретами, на сентябрь вылезет, трава станет, что та солома, и огородная уборка подопрет под зад. Неужели и нас, старух, накажут за какую-то траву?..
– Кто когда смотрел на возраст. Деду вон Стебехову почти девяносто было, а уронил он на пол портрет Сталина в сельсовете, задев нечаянно плечом да и выругался матерно. На другой же день его забрали – и ни слуху ни духу.
– Так это когда было. Теперь-то, поди, не будет такого.
– А ты телевизор посматривай. В Москве вон нелады в руководстве. А к чему их раздоры приведут – неизвестно.
– Нам-то зачем в ту высоту лезть? Пусть умные головы разбираются. Наша забота – покос.
– Это ты права – незачем.
– Ну вот. И давай рискнем. Трава-то от природы – не совхозная.
Дарья всегда сочувствовала подруге в ее жизненных неувязках и не смогла настоять на своих предостережениях:
– Ладно. Так и быть – составлю тебе компанию…
Стояла та тишина, которая может быть только летом. Зоревая часть неба светилась, посылая рассеянный свет на землю, а горизонт на западе еще густо темнел. В низинах и над озером висел легкий туман, до половины заслоняя лесную бахрому вдоль окоема. А деревенские дома и вовсе тонули в мутной серости.
Таясь и торопясь, женщины огородами вышли за околицу и пошагали к ближнему лесу.
– Аж вспотела, – тихо выдохнула Аксинья, – так и чудилось, что догоняет нас кто-то.
– Ты хоть квасу взяла? – оглянувшись в который раз, спросила Дарья.
– Да вот битончик.
– А я уж думала без питья остались – свой-то я у тебя, на лавке, забыла.
– Хватит моего. Шибко сейчас не раскосишься. Поясница у меня совсем не дюжит и руки сводит…
В рощах еще держались редкие сумерки, и ветерок к рассвету стал напористее, заиграл листьями. Но кусты ивняка стояли плотно, тихие и прохладные. Разнотравье густо опоясало их, пестрея отсветами зеленых оттенков.
– Сено здесь будет духовитое, как чай, – тихо произнесла Дарья, то ли вспоминая что-то, то ли просто опасаясь говорить громко среди чуткой тишины.
– Наломаемся с тобой, поди, зря? – оглядывая поникшую траву на прогонистой поляне, предположила Аксинья. –
– А я тебе что говорила, – продолжала притаивать голос Дарья. – Так ты хорохорилась, а теперь оглядываешься.
– Впустую-то не хочется литовкой махать.
– Неужели у него совести хватит? – определяя под куст немудреную еду, прихваченную на день, засомневалась Дарья. – Скидку он нам должен какую-то делать? Я одинокая пенсионерка, а у тебя муж-инвалид.
– Где она сейчас у людей совесть? Тем более у Дровенюка – один в трех лицах: и управляющий, и парторг, и профсоюзный руководитель. Рулит всем, вот и держится за эти вожжи сильнее, чем в той лошадиной упряжке. Боится приказы нарушать. А кто его проверять будет…
Они поточили литовки и перекрестились.
– Ну, давай зачнем, – с ноткой торжественности произнесла Аксинья. – С богом!..
Мягкая трава ложилась под косами легко и покорно. Срезы ее набухали соком, и чистый, влажный воздух наполнялся переплясом тонкого аромата: то терпкого, то кисловато-сладкого, то пряного…
Над лесом скользнули солнечные лучи, загоняя в густоту чащоб туманную сырость, и оживились птицы, подали голоса: защебетала малиновка, зажурчали трели славки-завирушки, с нежными переливами засвистела иволга… Жиг, жиг, – вторили им косы…
– В глазах темнеет, – распрямляясь после очередного прокоса, произнесла Аксинья, закрывая лицо тыльной стороной ладони. – Раньше-то с такими полянками за пару часов управлялись, а теперь вон к жаре подкатились.
– Что было, то утекло. – Дарья с трудом дотягивала косу до конца прогона. Рядок у нее получался неровный, местами дерганый, но подбивать его как положено не хватало сил, и она тоже отдыхала, чувствуя ломоту во всем теле.
А когда солнце повисло высоко над лесом и воздух стал горячим, как из печи, косцы уселись под тенистый ивняк пообедать.
– Вот и управились наполовину с божьей помощью, – раскладывая на чистой тряпке еду, произнесла Аксинья.
– Я, пожалуй, до вечера не выдюжу. – Дарья тоже развязала свою котомку.
– А не переживай, сколь сможем…
День ко дню, мало-помалу выкосили они поляну в кустах, а как высохла трава, насобирали по небольшому стожку добротного сена…
Тут и малина подошла. Тоже забота.
Дарья с утра копошилась в палисаднике, собирая ягоду. Прямо напротив нее остановился управляющий в кошеве.
– Здравствуй, Дарья! – крикнул он.
– Здравствуй, Петр Иванович, – отстраняя лукошко, отозвалась она.
– Что же вы так делаете?
Дарья сразу же догадалась, что речь идет о покосе.
– Как?
– Накосили без разрешения – и молчок.
– Так мы в кустах. Туда ни на тракторе, ни на лошадях с косилкой не подступишься.
– Никто не косит, а вы лучше всех, что ли? Глядя на вас, и другие побегут в леса, что тогда делать?