Император Николай II и заговор генералов
Шрифт:
Сколько благородства, убеждения в cвоей правоте, чувства ответственности перед Богом за свои поступки; сколько подлинного царственного величия, понимания cвоего долга, глубочайшей веры в принципы единственно нравственного образа правления – Самодержавия было высказано Государем!
И каким жалким пошляком казался этот «брат» Рузский со своим убогим убеждением, что Русский Царь должен быть только декорацией, а все эти «лучезарные» проходимцы должны править нашей необъятной Родиной Российской империей, которую строили Великие князья, Цари и Императоры! Наш бедный Государь должен был, наверно, чувствовать физическое отвращение и к этим словам, и к говорившему этот «демократический бред».
Но «Рузский возражал, спорил,
После этого Рузский получил из Ставки текст Манифеста, предложенный Алексеевым, принес его Государю, и этот текст был принят Государем без возражений. Государь только добавил, что Ему это решение очень тяжело, но раз этого требует благо России (так уверили Его обманщики в Ставке и Пскове. – В. К.), Он на это, по чувству долга, обязан согласиться. После этого Рузский с Даниловым отправились в город, чтобы быть в два с половиной часа ночи у аппарата для разговора с Родзянко.
Ни Ставка, ни Псков не знали, что Временный комитет совершенно бессилен перед захватившим всю власть в свои руки Советом рабочих и солдатских депутатов. По этому поводу пишет Ив. Солоневич: «Ген. Алексеев ссылается на данные Родзянки. В распоряжении Алексеева, кроме данных Родзянки, должны были быть и данные военной контрразведки, которая была подчинена Ставке, которая работала действительно скандально плохо, но которая все-таки могла уловить положение в Петрограде – уловил же его пресловутый Бубликов: довольно одной дисциплинированной дивизии, и вся эта охваченная, так сказать, превентивной паникой толпа просто разбежится» (И. Солоневич «Вел. фальш. февр.»).
Разговор Рузского с Родзянко начался только в три часа тридцать минут ночи на 2 марта. Когда разговор был окончательно передан в Ставку, там сразу решили, что отречение – единственный исход. Это видно из документа № 27. Вот этот документ. Вернее преступление.
«У аппарата ген. Данилов.
Здравствуй Юрий Никифорович, у аппарата Лукомский.
Ген. Алексеев просит сейчас же доложить Главкосеву, что необходимо разбудить Государя и сейчас же доложить ему о разговоре ген. Рузского с Родзянко. Переживаем слишком тяжелый момент, когда решается вопрос не одного Государя, а всего Царствующего Дома и России. Генерал Алексеев убедительно просит безотлагательно это сделать, так как теперь важна всякая минута и все этикеты должны быть отброшены.
Ген. Алексеев просит, по выяснении вопроса, немедленно сообщить, дабы официально и со стороны высших военных властей сделать необходимое сообщение в армии, ибо неизвестность хуже всего и грозит тем, что начнется анархия в армии.
Это официально, а теперь прошу тебя доложить от меня генералу Рузскому, что, по моему глубокому убеждению, выбора нет и отречение должно состояться. Надо помнить, что вся Царская Семья находится в руках мятежных войск, ибо, по полученным сведениям, дворец в Царском Селе занят войсками, как об этом вчера уже сообщал Вам генерал Клембовский. Если не согласится, то, вероятно, произойдут дальнейшие эксцессы, которые будут угрожать Царским Детям, а затем начнется междоусобная война и Россия погибнет под ударами Германии, и погибнет вся династия. Мне больно это говорить, но другого выхода нет. Я буду ждать твоего ответа.
Ген. Рузский через час будет с докладом у Государя, и потому я не вижу надобности будить Главнокомандующего, который только что, сию минуту, заснул и через полчаса встанет. Выигрыша во времени не будет никакого. Что касается неизвестности, то она не только тяжка, но и грозна. Однако и ты и генерал Алексеев отлично знаете характер Государя и трудность получить от него определенное решение.
Между тем Исполнительный Комитет Государственной Думы шлет ряд извещений, что остановить поток нет никакой возможности. Два часа тому назад Главнокомандующий вынужден был отдать распоряжение о том, чтобы не препятствовать распоряжению заявлений, которые клонятся к сохранению спокойствия среди населения и к приливу продовольственных средств. Другого исхода не было.
Много горячих доводов высказал ген. Рузский в разговоре с Родзянко в пользу оставления во главе Государя с ответственным перед народом Министерством, но, видимо, время упущено и едва ли возможно рассчитывать на такое сохранение.
Вот пока все, что я могу сказать. Повторяю – от доклада ген. Рузского я не жду определенных решений. Данилов.
Дай Бог, чтобы генералу Рузскому удалось убедить Государя. В его руках теперь судьба России и Царской Семьи.
Лукомский».
Вот и все. Как будто незначительный, дружеский разговор двух генералов. На самом деле это протокол того преступления, которое уже было обдумано в Ставке и никакие изменения не могли иметь места. Алексеев уже твердо решил взять в свои руки вопрос об отречении Государя. И уже и язык меняется коренным образом: «необходимо разбудить Государя и сейчас же доложить»… «…все этикеты должны быть отброшены», «… выбора нет и отречение должно состоятся», «ген. Алексеев убедительно просит безотлагательно это сделать».
Помимо Алексеева и главнокомандующих фронтами вина за преступление 2 марта ложится также и на двух ближайших помощников Алексеева и Рузского. Это Лукомский и Данилов. Кто они – мы знаем. Лукомский еще за много лет посещал заседания военной ложи у Гурко, будучи Товарищем военного министра, в заседании Совета Министров позволил себе оскорбительно говорить о Государе (Воспом. Наумова). О Данилове и говорить нечего. В своих воспоминания он говорит о Государе: «…Император Николай II не обладал ни необходимыми знаниями, ни опытом, ни волею, и что весь Его внутренний облик мало соответствовал грандиозному масштабу войны». Кроме того, он был обижен, что после генерал-квартирмейстерского поста в Ставке Николая Николаевича получил только корпус. В общем обе фигуры представляют собой людей как узких специалистов военного дела, не понимавших всех особенностей нашей государственности, симпатизировавших и Думе и «передовой общественности» и не имевших необходимых точных сведений о том, кто является подлинным хозяином и вдохновителем революции в Петрограде. Вообще они были, как и другие генералы, «дырой на верхах армии».
Ген. Вильчковский продолжает: «Н.В. Рузский, измученный и тоже больной (отчего во главе Русской армии стояли старые и больные люди? Что, разве не было более молодых и здоровых? – В. К.), в исходе девятого часа утра прилег, велев разбудить его через час, чтобы идти с докладом о своем разговоре к Государю. Он еще надеялся, что Манифест сделает свое дело, но в Ставке решили иначе и требовали, чтобы Рузский ни минуты не медлил идти к Государю – убеждать Его отречься и уже писали циркулярную телеграмму Главнокомандующим, предлагая им “просить” согласия Государя на отречение. Между получением в Ставке окончания разговора Рузского с Родзянко и посылкой циркулярной телеграммы прошло 2 часа 45 м».