Император Николай II и заговор генералов
Шрифт:
По своей должности начальника штаба Верховного главнокомандующего Алексеев обязан был знать и о пропаганде социалистов в частях Петроградского Гарнизана, и о том, что члены Думы, «Земгора», Военно-промышленного комитета и других организаций беспрепятственно разъезжают по фронту, развозят антиправительственную литературу и ведут революционную пропаганду. Алексеев обязан был знать, что представляет из себя социалистическая пропаганда, обязан был знать, что марксизм готовит социальную революцию. Алексеев обязан был знать, что подготовляемое им решительное весеннее наступление может быть успешным только при спокойствии внутри страны. Алексеев обязан был знать, что Государственная Дума ведет клеветническую кампанию против Государыни и Государя, Алексеев обязан был знать, что все это не соответствует действительности. Алексеев оставил своим заместителем, вопреки всем правилам старшинства, Генерала Гурко, от которого ожидали «решительных действий» против Государя (Бубнов). Наконец, Алексеев был обязан всеми имеющимися в его распоряжении
Сделал ли Алексеев все, что он обязан был сделать и как второй человек после Государя в управлении армией и как простой верноподданный? Нет.
Алексеев по своей натуре не был ни человеком широкого кругозора, ни подлинно образованным человеком (кроме того, что он усердно и добросовестно вызубрил в Академии), ни человеком сильной воли, не обладал присутствием духа (вспомним его паническое настроение, когда он еще был главнокомандующим Северо-Западным фронтом), ни человеком с героическим характером. Скромность? С одной скромностью человек не может выполнить свой долг, как бы тяжел он не был. Нужна еще решительность, глубочайшая вера и убеждение в правоте своих взглядов. Алексеев не понимал, что только Монархия подлинная, а не декоративная, построила нашу Империю, что только Православное Русское Царство может расти и процветать. Он должен был знать, что из себя представляет вся злобная свора на Западе, которая десятилетиями готовила падение Русского Царства.
Алексеев никогда не был заграницей, не владел языками, ни в коем случае не был тем, что называется по-немецки Weltmann, т. е. человеком всесторонне образованным, живым, энергичным. Подлинным талантом он тоже не обладал. Об этом пишут многие. Все бралось усидчивостью. Солдата он тоже не знал, не знал психологии масс. Всю жизнь провел в канцеляриях. Генерал от канцелярии. Генерал в калошах. Но все это пустяки. Алексеев был генералом, не имевшим твердых убеждений. Отсюда только один шаг до открытой измены. Он на нее пошел. Он потушил тот светоч, который освещал всю нашу Родину в ее державной поступи вперед. И маленький огонек, который он пытался зажечь в кромешной тьме, объявшей нашу Родину, несмотря на геройство наших мальчиков (где были «испытанные» зрелые люди?), юнкеров, гимназистов, молодых офицеров и горсточки старших командиров, потух. «И будет там тьма и скрежет зубовный».
В Думу приходили новые и новые части. Михайловское артиллерийское училище, представители каких-то полков. Около 4 ч. пришел Гвардейский экипаж с Вел. кн. Кириллом Владимировичем. Он отрапортовал Родзянке: «Имею честь явиться Вашему Высокопревосходительству. Я нахожусь в вашем распоряжении, как и весь народ. Я желаю блага России», причем заявил, что Гвардейский экипаж – в полном распоряжении Государственной Думы. Вел. кн. был принят очень любезно, его угощали чаем. Это объяснялось тем, что в Думе узнали, что еще до прибытия его в Думу им были разосланы записки начальникам частей Царскосельского гарнизона следующего содержания:
«Я и вверенный мне Гвардейский экипаж вполне присоединились к новому правительству. Уверен, что и вы, и вся вверенная вам часть также присоединитесь к нам.
Командир Гвардейского экипажа Свиты Его Величества контр-адмирал Кирилл».
Так понимал свою присягу Государю его двоюродный брат. Династия хоронила себя заживо…
В своих воспоминаниях даже Родзянко, приложивший столько усилий к совершению переворота в России, писал: «Прибытие члена Императорского Дома с красным бантом на груди во главе вверенной его командованию части войск знаменовало собой явное нарушение присяги Государю Императору и означало полное разложение идеи существующего государственного строя не только в умах общества, но даже среди членов Царствующего Дома».
В Совете рабочих депутатов не спали. Там было вынесено постановление переименовать Совет в Совет рабочих и солдатских депутатов. Там шло науськивание солдат на офицеров, там готовилась социальная революция. Особенно старались Суханов, Соколов и Стеклов. Злобные и торжествующие, они поняли, что пришел их час разрушения ненавистной им России при помощи ими же распропагандированных подонков, числившихся в запасных батальонах Петроградского гарнизона. Шульгин описывает Суханова (Гиммера): «Гиммер – худой, тщедушный, бритый с холодной жестокостью в лице до того злобном… У дьявола мог бы быть такой секретарь». Но эти «секретари дьявола» понимали, что Петроградский гарнизон – это капля в море. Им надо было растлить всю армию. И ими выпускается знаменитый приказ № 1. Самые интересные это пункты 4 и 5.
4. Приказы Военной комиссии Государственной Думы следует исполнять, за исключением тех случаев, когда они противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов.
5. Всякого рода оружие, как-то винтовки, пулеметы, бронированные автомобили и прочее, должны находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам, даже по их требованию.
Временный комитет стал лакеем (как и Временное правительство) всех этих Сухановых, Стекловых, Чхеидзе и Соколовых. Октябрь становился логической неизбежностью, логическим следствием
Но, несмотря на это, Родзянко, понуждаемый Милюковым и другими членами Временного комитета, продолжает свою преступную роль в деле свержения Царского режима, лжет и убеждает (как легко это было) генералов предать Государя.
Глава XXII
Высказывания членов династии в пользу революции. Государь решает ехать в Псков. Приказ Государя подавить беспорядки не исполняется. Кисляков. Алексеев переходит на сторону революции. Ночные разговоры по прямому проводу Алексеева с Петроградом 26 февраля – 1 марта. Алексеев организует отречение Государя. Телеграмма Алексеева Иванову. Войска отзываются назад. Воронович
Сергеевский в своем «Отречении 1917» пишет, что престарелый генерал Дубенский (кстати, Дубенскому тогда было 64 года, правда, это возраст почтенный, но… есть люди значительно старше, и все же пишут воспоминания) дал неудачный совет Государю возложить особые полномочия для подавления смуты на ген. Н.И. Иванова. Совет неудачный, но вот, что пишет по этому поводу «злобный клеветник и рамолик» генерал Дубенский: «Чувствовалось, что от Него указаний и директив не будет и в эти тяжелые минуты надо было помогать Его Величеству, а не ждать инициативы от измученного Царя. Хотелось верить, что эту законную помощь, верное служение присяге своему Императору даст прежде всего Его начальник штаба, Его генерал-адъютант Алексеев, все знавший, со всеми сносившийся и пользовавшийся, как я уже говорил, полным доверием Верховного главнокомандующего. Но этого не случилось (26 февр.)» (Д. Дубенский).
Сергиевский описывает все не так. Прежде всего необходимо не забывать, что Сергеевский, занимая сравнительно незначительный пост (начальник службы связи) и будучи только подполковником, не мог, конечно, иметь разговоры с чинами Ставки, занимающими более высокие посты. Часто пост, занимавшийся Сергеевским, смешивается с начальником военных сообщений; это «генеральский» пост, и этот пост занимал в то время генерал Тихменев, который тоже написал свои короткие воспоминания.
Вспомним из воспоминаний же Сергеевского, каким тоном с ним говорил Лукомский. Его ответами были только: «Так точно, ваше превосходительство». Так вот Сергеевский передает, что «обо всем этом шло в эти два дня много разговоров между чинами нашего Управления. Мне запомнилось из этих разговоров следующее: Ген. Алексеев был очень огорчен словами Государя относительно назначения лица с неограниченными полномочиями: “…но лицо Я изберу сам”. Из разговоров, тогда слышанных, я вывел заключение, что идея посылки полномочного лица была предложена ген. Алексеевым и, очевидно, Государю был известен и кандидат ген. Алексеева. Поэтому эти слова могли быть поняты генералом Алексеевым, как выражение некоторого недоверия». (Сергеевский «Отречение 1917»). Разберемся подробно на утверждении Сергеевского. Во-первых, это были разговоры Разговоры не слишком крупных чинов Ставки, во-вторых. Дальше Сергеевский пишет, что из этих разговоров он вывел заключение, а дальше «очевидно, Государю был известен» и т. д. Все это не только не факты, но даже и не логичные предположения. Кроме Сергеевского о тех днях писали Лукомский (ген. кварт.), Кондзеровский (деж. ген.), Тихомиров (начальн. воен. сообщ.), Дубенский (историограф), В. Пронин (помощн. ген. кварт.), Бубнов (помощн. нач. Морск. отд.), Шавельский (протопресвитер), Воейков (Дворц. Коменд), Мордвинов (флигель-адъют.). Никто из них не писал о том, что пишет Сергеевский. Очевидно, это было личное заключение Сергеевского, или он чего-то недопонял, или подзабыл. Это бывает. Когда я штудировал все написанное не только за эти дни, но за многие годы последнего Царствования, я часто находил такие заключения. Часто даже не по злой воле, а по забывчивости, или по Личному восприятию слышанного. Мы все только люди. Так что защита Алексеева по этому вопросу отпадает. О Вел. кн. Сергее Михайловиче я уже писал. Ничего не вышло бы и с ним. Иванов был, конечно, неудачной кандидатурой, но, как писал Дубенский, Государь был уже «измучен» и подсказанный Иванов назначается на пост, с которым он не мог справиться. Я повторяю еще раз – при той позиции, которой держался Алексеев, никакая кандидатура не была бы, не могла быть удачной. Алексеев уже тогда, или, вернее, гораздо раньше, был душой с Родзянко и Думой. Но, как человек хитрый, он решил, что, если бы вдруг, неожиданно, революционное движение пошло на убыль, он, конечно, проявил бы столь нужную инициативу. Это беспроигрышная игра. Но, повторяю, душой он был не с Государем. Вся его предыдущая деятельность говорит за это. Это не клевета на «мученика», не злоба, не выдумки, а результат тщательного изучения всех материалов в течение многих лет. И это очень горестное заключение. Это не говорит в пользу русского человека. И Алексеев, к величайшему сожалению, был далеко не одинок в таком поведении. Вот, например, заявление, сделанное Вел. кн. Павлом Александровичем: «Преклоняясь перед волей русского народа, всецело присоединяясь к временному правительству, я все же считаю себя вправе, как и каждый гражданин Великой России, сказать: «Пусть эти великие исторические дни не будут омрачены неправдой» («Новое Время», 21 марта 1917 г.).