Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906–1914 гг.

Граф Гаральд Карлович

Конечно, им по производстве в мичманы на первых порах главным образом, нести вахты и, следовательно, они должны были знать особенно хорошо все, что входит в обязанности вахтенного офицера или вахтенного начальника, но они не могли быть профанами и в специальностях. Мало ли какие обязанности могли быть им случайно поручены.

Вахтенную службу они хорошо изучили, но все же бывали случаи, что происходили и промахи. Наш Казя сильно их муштровал.

Поход в Портсмут в смысле погоды оказался уже много неприятнее. В Ла-Манше нас застала пурга. Мокрый снег мешал видеть, и было нелегко держаться в строю. Бедный Порембский страшно волновался и не давал покою вахтенным начальникам и штурману. То ему казалось, что корабль налезает на «Славу», то слишком отстал; то волнуется,

что маяк не открывается; то ему кажется, что какой-то огонь открылся, которого другие не видят. Скорее, это у него был прием, чтобы заставить всех быть особенно внимательными, но мы были достаточно опытными офицерами, чтобы не нуждаться в таком подбадривании. Поэтому это нас изводило и мы были рады, когда сменялись с вахты.

В Портсмуте гардемаринам были показаны порт и некоторые современные английские корабли, а также знаменитый корабль адмирала Нельсона «Виктори», на котором он держал флаг в Трафальгарском сражении. Теперь он был памятником славных подвигов знаменитого адмирала.

Нельзя было не признать, что английские корабли производят наилучшее впечатление. Корабли и других стран бывали в отменном порядке и красивые, но в английских было что-то такое, что их отличало от других, какой-то выдержанный военно-морской стиль. Посмотришь на них и скажешь – да, это боевой корабль и морские его качества несомненны.

Помню, в Портсмуте мы съехали на берег с Эссеном, инженер-механиком Поповым [232] и лейтенантом Шульгиным. Погуляли по улицам, зашли в несколько магазинов, выпили отвратительного шоколада и решили возвращаться на крейсер. Вдруг Эссен увидел вывеску, гласившую, что здесь находится собачий питомник. До этого нам и в ум не приходила мысль обзавестись собаками, а тут вдруг все возгорелись желанием купить по собаке, и так это захотелось, что мы сейчас же вошли в этот питомник и стали выбирать его пансионеров. Эссен выбрал огромную гончую, Попов – бульдога, я – маленького «кинг-чарльза», только Шульгин в последнюю минуту раздумал. Никто из нас ничего в собаках не смыслил, но тут мы стали опытными собачниками и давали друг другу весьма полезные советы.

232

Попов Николай, в 1909 г. – подпоручик Корпуса инженер-механиков, минный механик крейсера «Адмирал Макаров».

Затем, расплатившись с очень довольным англичанином, который весьма обрадовался таким неожиданным покупателям, мы вышли из магазина, таща на цепочках упирающихся собак.

Пока шли в порт, то уже начали колебаться, хорошо ли мы сделали, что осуществили эту покупку, потому что с собаками будет возня. Я еще утешал себя, что моя собачка маленькая и ее не так уж трудно будет устроить. А вот куда пристроит Эссен свою гончую величиною с теленка, был более сложный вопрос. Но уже нечего было делать – купили так купили.

Команда катера одобрила нашу покупку. Но одобрит ли ее старший офицер, мы сильно сомневались. Когда вошли на палубу, то вахтенный начальник от удивления не знал, что и говорить. Подумал, что мы слишком много выпили виски, что пришли на такую дикую мысль накупить собак, но, увидев, что мы совсем в порядке, только руками развел. Пошли к Дмитриеву сообщить о новых пассажирах на крейсере. Он, бедняга, совсем изумился и не знал, верить ли своим глазам. Говорит: «Да ведь они все помещения нам загадят, куда мы их поместим, что скажет командир!» Ничего, успокоили, что все обойдется, и пошли в кают-компанию. Ну, нас всех, конечно, подняли на смех, но собаками заинтересовались и стали их осматривать.

Вдруг один офицер обращается ко мне и говорит: «Да ведь ваша собачонка слепая». – «Как слепая, – вскричал я. – Мы ее со всех сторон осматривали, и все было в порядке». Попросил доктора ее осмотреть. «К сожалению, – говорит, – на обоих глазах катаракты». Еще иметь хорошую собаку – это куда ни шло, но иметь слепую – уже было явно ни к чему. Все стали советовать завтра, рано утром, ее отвести обратно

в питомник и потребовать три фунта обратно. Так я и поступил. Но хозяин питомника совсем не собирался мне возвращать деньги. Сказал, что я ведь осматривал пса, и он мне понравился, и это было мое дело, что я взял такого, у которого катаракты. Конечно, можно было бы поднять скандал, и, наверно, его заставили бы вернуть деньги. Но устраивать скандал не хотелось, да и времени не было для хождения в полицию и еще неизвестно куда, так как мы в полдень должны был уходить в море. Оставалось только вернуть моего бедного пса и торопиться на шлюпку.

Впрочем, я потом не слишком был огорчен, что остался без собаки, так как Эссен и Попов натерпелись много всяких неприятностей со своими псами. Те действительно всюду пачкали, и это было страшно неприятно.

Перед уходом из Портсмута адмирал получил телеграмму из Петербурга, в которой ему предписывалось зайти в Киль, что не входило в наше расписание. Как потом говорили, кайзер Вильгельм сообщил нашему морскому агенту, что он очень сожалеет, что русские корабли, посетив порты почти всех стран, не зашли в немецкие. Тот сообщил морскому министру, который, в свою очередь, доложил государю, и нам было предписано зайти в Киль.

В Киле мы были встречены с подчеркнутой торжественностью. В бухте, вытянувшись в одну линию, стоял весь германский флот. Нам было указано встать на якорь в самой глубине, что в смысле сообщения с городом было гораздо удобнее. Поэтому всем кораблям пришлось пройти вдоль линии немецких судов. При этом взаимно отдавались соответствующие почести.

Если это, с одной стороны, было любезностью, то с другой, мы оказывались запертыми германским флотом.

Главнокомандующий над флотом был принц Генрих Прусский. Сразу же начались визиты и приглашения. Всеми германскими офицерами было проявлено большое старание оказывать нам всевозможное внимание. Выходило, что здесь мы встретили гораздо большее радушие, чем в странах, с которыми были связаны политически.

То и дело на наши корабли приезжали офицеры с немецких кораблей и приглашали к себе или на берег провести время в какой-либо пивной. Сидя с нами за бокалами вина, они всегда переходили на политические темы, точно в их задание входило выяснить настроение офицеров в отношении Германии.

Я как-то съехал на берег с несколькими нашими офицерами, и мы попали в какую-то пивную, которая привлекла нас тем, что все стены были завешены разными деревянными часами, которые на разные лады били. Куковали кукушки или звонили колокольчиками. Это было забавно, и шуму много, что, очевидно, немцам нравилось. Не успели мы расположиться за одним из столиков, как к нам подошел немецкий морской офицер, представился и просил разрешение сесть за наш столик, в чем мы ему никак отказать не могли, хотя и находили скучным. Сейчас же начались бесконечные разговоры, что немцы любят русских, что мы соседи, что мы должны жить в дружбе и т. д. Мы с ним вполне соглашались и старались перевести разговор на то, что происходит на сцене и на качество пива. Сначала это удавалось плохо, но когда наш немец достаточно нагрузился пивом, то понемногу отошел от политики и перешел на более житейские темы. Тогда мы с ним стали большими друзьями и даже его привезли на корабль, и он у нас проспал ночь.

Наше пребывание в Киле закончилось большим приемом на флагманском корабле принца Генриха. На него были приглашены – адмирал со штабом, все командиры и по несколько старших офицеров. Прием прошел очень гладко, и все остались вполне удовлетворенными. Впоследствии же мы слышали разговоры, что этот прием имел большое политическое значение и был своеобразным давлением на то, чтобы был подписан новый торговый договор, не слишком выгодный для России. Расчет был таков, что если произойдет задержка в его подписании, то будет сделан намек, что в данный момент пять русских кораблей находятся в руках немцев и они не будут выпущены до подписания договора. Действительно, в момент приема русские корабли не только были заперты, но и обезглавлены, так как весь высший командный состав был в руках немцев. Если это так, то грош цена была немецкому радушию.