Империи песка
Шрифт:
– Посмотрим, долго ли продержится твоя гордыня здесь, пока ты трудишься, стоя на коленях. Я вернусь через час. Убирая грязь, очищай и свою душу.
Работа подвигалась медленно. Весь воздух был пропитан вонью. Брызги от щеток летели на лицо, а несколько капель попали даже на язык. Мусса поперхнулся и долго отплевывался, пока во рту не осталось слюны. Убирая, он все время следил, не покажутся ли где пауки. Он ненавидел всех пауков, однако самый большой страх в нем вызывали те, что жили в уборных: отвратительные, черные и ядовитые. Иногда они прятались под кромками и кусали зазевавшихся в самые болезненные
Орудуя щетками, Мусса думал о своем положении, не сулившем ему ничего хорошего. Он чувствовал, что по горло сыт этой монахиней. Она не обладала чувством юмора и, кажется, уже была настроена против него. Он не понимал, что успел натворить, но чувствовал: что бы он ни сказал и ни сделал, для сестры Годрик это будет merde. Даже его имя вызвало у нее раздражение. Это показалось ему несправедливым. Никому в классе новая учительница не уделяла столько внимания, сколько ему. А потом еще и свалила на него вину за драку. По мнению Муссы, так вести себя нечестно. Она не приняла чью-либо сторону, однако почему-то наказала его одного. Непростая штучка эта сестра Годрик.
Где-то через полчаса в уборную пришли другие мальчишки. Мусса подозревал, что сестра Годрик нарочно отпустила их пораньше, чтобы унизить его еще сильнее. Нагнувшись, он продолжал скрести каменный выступ. От раздавшихся хихиканий и шуточек у него вспыхнуло лицо.
– Никак это сын графа де Вриса убирает дерьмо?
– Не знаю. Я вижу лишь его задницу.
– Это не может быть Муу-у-ус-с-са-а-а-а. Африканцы не убирают свою мочу. Они ее пьют!
– Так он же наполовину француз. Наверное, Мишель убирает свою половину, а остальное выпивает Мусса!
– А дерьмо африканцы едят?
Жар внутри Муссы нарастал, но он по-прежнему не поднимал головы. Оскорбления одноклассников и вызываемая ими душевная боль эхом отражались от каменных стен и звенели у него в ушах. В горле стоял комок, губы дрожали. Глаза увлажнились. Он знал: еще немного, и оттуда хлынут слезы.
Я уже слишком взрослый, чтобы плакать! Я не заплачу, ни за что! Раствором щелока он чертил на серой осклизлой поверхности большие белые круги, двигаясь по часовой стрелке.
«Не обращай на них внимания, – советовала ему мать. – Откажи им в удовольствии видеть, как ты наполняешься злостью».
Он поменял направление и теперь водил руками против часовой стрелки, все сильнее давя на щетку.
«Задай им хорошую трепку, – говорил отец. – Пусть заплатят за свои забавы».
Мусса обмакнул щетку в воду, плеснул на пол и нарисовал еще несколько кругов. Раздававшиеся звуки напоминали царапанье когтей. В уборной не умолкал смех, а оскорбления лишь подогревали ярость Муссы. Потом голоса зазвучали тише и стали неразборчивыми. Он уже не слушал, погрузившись в себя. Мусса научился отгораживаться от внешнего мира и уходить в то место своего разума, куда не мог проникнуть никто посторонний.
Он твердил себе, что это не задевает его. Уверял себя, что ему наплевать. Но он знал, что врет. Все это очень даже задевало его. Ему было не наплевать, что они думают о нем и как поступают. Он ненавидел сверстников за это, ненавидел себя, оказавшегося
После долгих раздумий он принял решение, как ему быть дальше. На уроках он будет следовать советам матери и стойко переносить все издевательства. А вот после занятий он вспомнит отцовские советы и вышибет мозги своим обидчикам.
Пока мальчишки болтали и шутили, Пьер отделился от них и как ни в чем не бывало приблизился к месту, где трудился Мусса. Мусса поначалу этого не заметил, но вскоре был грубо выбит из своих раздумий. Пьер вздумал облегчиться рядом с ним, и теплые брызги мочи попали Муссе на лицо. Пьер завыл от смеха:
– Пей, де Врис! Le meilleur de France! [35] Отнеси чашечку домой и угости свою мамочку!
Мусса накинулся на него, и смех мгновенно стих. Пьер не успел отреагировать и защититься. Мусса с силой ударил его по носу, а затем окунул голову Пьера в ведро с водой, ставшей уже основательно грязной. Никто из ребят не пришел Пьеру на помощь. Видя разгневанное лицо Муссы, они оцепенели от его яростных ответных действий и не осмеливались вмешиваться. Грязно-коричневая вода в ведре стала коричнево-красной от крови, капавшей из носа Пьера. Пьер булькал и сопротивлялся, однако Мусса держал его крепко. Лицо его самого стало красным. Он тяжело дышал. Никогда еще он не испытывал такого гнева. Щадить своего противника он не собирался.
35
Лучшее, что есть во Франции! (фр.)
– Мусса, прекрати! Остановись! Отпусти его! – Поль что есть силы встряхнул двоюродного брата. – Говорю тебе, прекрати! Ты его утопишь!
Мусса не откликался. Он держал Пьера за затылок, не позволяя поднять голову. Пьер отчаянно и беспомощно молотил руками в воздухе. Тогда Поль обеими руками схватился за воротник рубашки Муссы, норовя опрокинуть на пол. Мусса разжал руки. Голова Пьера, словно пробка, выскочила из ведра. Он лежал на полу, отплевываясь, размазывая кровь, кашляя и плача. Его глаза, воспалившиеся от щелока и мочи, которой в воде хватало, были закрыты.
Сидя в классе за столом, сестра Годрик услышала плач, донесшийся из уборной. Она отложила перо и вслушалась. Вой посрамленной гордыни, как она и ожидала. Монахиня кивнула, уверенная, что ее способ возымел действие. Больше ей не придется усмирять строптивого де Вриса. Когда она вернулась в уборную, дабы оценить работу, Пьера там не было. Отсутствовал он и на дневных занятиях. Когда она спросила, где он, никто понятия не имел, куда он подевался. Сестра Годрик недовольно покачала головой и пометила у себя в журнале. Завтра утром она разберется с этим прогульщиком.