Империя Дикого леса
Шрифт:
— У меня есть идея получше, — сказала Прю.
Так четверо юнцов в велосипедных фуражках и шерстяных жилетах на глазах у самой густонаселенной части Южного леса оказались запряжены, словно ездовые лошади, в пестро раскрашенную рикшу, в которой в качестве пассажиров сидели девочка и барсук.
— Эй, справа! Немного побыстрее! — крикнула Прю со своего места. — Ты не успеваешь за остальными, — она подтолкнула барсука локтем и сказала. — Попробуйте. Очень приятное ощущение.
— О нет, я не могу, — сказал барсук, заметно смущенный тем, что это его везут, а не он сам.
— Ну же! — не отступилась девочка.
— Ох, ладно, — сдался он и обратился к пыхтящему квартету, шагавшему впереди. — Не надо так трясти, граждане! Настоящий возница тщательно отмеряет шаги!
Со
— Вы были правы, ощущение очень приятное, — сказал барсук, улыбаясь.
К тому времени, как они миновали ветхие лачуги сонного пригорода и, выехав на мощеный камнем проезд, окунулись в городскую суматоху, вокруг рикши собралась небольшая толпа. Слухи об этой процессии быстро распространились, народ заговорил, что в одной из множества повозок, снующих по оживленным улицам, едет не кто иной, как Велосипедная Дева собственной персоной — героиня песен и легенд. По бокам от повозки бежали дети и зверята, предлагая помочь везти повозку к ожидающей ее цели: усадьбе Питтока.
Улицы вились сквозь знакомое скопление кирпичных зданий, однако с тех пор, как Прю была здесь в прошлый раз, все сильно изменилось. Многие из витрин оказались заколоченными, а на фанере ярко-алой краской были намалеваны неразборчивые лозунги. Пару раз к рикше подковыляли нищие, отчаянно цепляясь за болтающиеся помпоны в попытке добраться до пассажиров. Парни, тащившие рикшу, прогнали их, называя чем-то вроде паразитов; Прю наблюдала, взволнованная видом нищих. Это зрелище ее шокировало — она не помнила, чтобы раньше в Южном лесу были бродяги.
С каждым кварталом своего путешествия они набирали все больше попутчиков. Лисы, люди, медведи и мыши — все старались пробиться поближе к растущей процессии.
— Дева! — раздавалось из толпы.
— Она здесь!
— Вернулась!
— Наконец-то вернулась!
В толпе стихийно начали петь «Взятие тюрьмы», добавляя новые строфы, которых Прю еще не слышала; от этих дополнений песня совершенно не перестала вызывать у нее дискомфорт:
Мы свикистов в гневе нашем Даже под землей найдем, Мы в усадьбу их притащим, Мы им головы снесем. Пусть же кровь нацистов с неба Льется мстительным дождем, Словно плесень с корки хлеба Эти пятна мы стряхнем.К путешественникам присоединялись и другие самопровозглашенные Спицы — мужчины и женщины в костюмах велосипедистов ушедшей эпохи, плиссированных брюках, шерстяных жилетах и фуражках с короткими козырьками, образовав процессию одинаково одетых людей и животных. На груди у всех сверкали броши-звездочки. Когда они взобрались на холм и, оставив позади лабиринт зданий, оказались на землях усадьбы, толпа перевалила за несколько сотен — теперь это была целая приливная волна. Горожане размахивали флажками, пели песни, дули в рог, выкрикивали лозунги, топали ногами, танцевали на тротуарах, вопили и хлопали в ладоши. В общем и целом нынешнее прибытие Прю едва ли чем-то походило на прошлую ее поездку сюда, когда она была пассажиром доброго почтмейстера Ричарда, и этот фантастический мир раскрылся перед ней как невероятно красивый цветок, удивительный и незнакомый.
— Дева возвращается в усадьбу! — проорал рядом мужской голос. — Тут можно и песню сочинить!
Прю давно перестала пытаться следить за всем происходящим; события развивались слишком стремительно, чтобы их можно было хоть как-то контролировать. Рев толпы гремел в ушах, будто симфония на цимбалах, и она буквально чувствовала, как ее несет вперед на волне сокрушительного энтузиазма. Это ощущение опьяняло.
Опьяняло, пока они не завернули за угол и не наткнулись на массивное сооружение, высившееся на центральной площади у парадных дверей здания. Толпа не обратила на него никакого внимания, слишком увлекшись триумфальным возвращением
Это, без всякого сомнения, была гильотина.
Силуэт кошмарного сооружения отпечатался перед ее внутренним взором, словно пятно, которое остается под закрытыми веками после того, как посмотришь на лампочку или на солнце, и не исчез, даже когда разогнавшаяся толпа утянула ее в фойе усадьбы.
Зита никогда не заходила так далеко в лес, никогда не бывала за пределами безопасности Северных ворот — широкой каменной стены, которая стелилась с востока на запад через густую чащу и отделяла, как говорил отец, цивилизованный мир от птичьего.
Она знала немного птиц; в период раздела территории она была маленьким ребенком, но до сих пор помнила времена, когда диаспора пернатых еще не переселилась в только что основанное Авианское княжество и на южнолесских землях их было полно. Ее знакомые птицы были добры, но она знала, что между их народами бушует вражда. Когда раздел был окончен и государства обрели четкие границы, накопившееся напряжение словно бы уменьшилось. Конечно, некоторые птицы решили остаться на юге, и большинство жителей было им радо. Лишь после Ночи выбитых дверей, когда КЛИНОК начал делать облавы и бросать оставшихся птиц в тюрьму, стало ясно, что различия, которые невозможно стереть, все еще существуют. После революции обстановка разрядилась, но лесные птицы, как правило, старались не выделяться, и многие отправились в княжество в поисках более дружелюбного общества. Примечательно, что юг покинули все до единого орлы — никого не осталось. Этот удивительный исход прошел незамеченным большинством людей, поскольку все боялись оскорбить наследие Велосипедного переворота — в конце концов, тот должен был обеспечить зарождение новых отношений между жителями земли и обитателями деревьев — но было замечено, что птицы вскоре после штурма тюрьмы начали наращивать пограничный контроль на южнолесской границе. В ответ на это власти укрепили гарнизон, охраняющий Северные ворота. Конфликт был тихий, и делалось все по старому принципу: чем прочнее заборы, тем приятнее соседи.
Вот почему Зите пришлось прокладывать собственную тропу сквозь густые заросли подлеска, не решаясь открыто показаться на мощеной Длинной дороге. Она знала, что если ее поймают — в такой поздний час и так близко к границе, — начнутся вопросы. И как же ей на них отвечать? Она мысленно представила себе этот разговор: «Что вы здесь делаете, мисс?» — раздается властный голос. «Ой, всего лишь пытаюсь пробраться в Авианское княжество», — отвечает она. — «И зачем?» — «Чтобы украсть перо у орла». — «А зачем вам это делать?» — «Чтобы умилостивить Зеленую императрицу, которая пишет приказы на запотевшем зеркале у меня в спальне». Ей пришлось подавить смешок; вся ситуация была донельзя нелепая, и она, без всякого сомнения, окончательно сошла с ума. Но в этом что-то было — только исполнение воли призрачной императрицы, казалось, могло спасти ее от невольного падения в бездну безумия. По крайней мере, в прислуживании духу виделась какая-то осмысленность.
У нее была еще одна причина, более глубоко скрытая, поддаться воле призрака, но она отказалась задумываться о ней всерьез. Каждый раз, когда эта мысль появлялась у нее в голове, она отбрасывала ее в сторону, рассуждая, что лучше сосредоточиться на конкретной задаче.
Задаче, которая сейчас привела ее совсем близко к стене — тьма здесь казалась уже не такой густой, потому что ветви деревьев были освещены дрожащим светом газовых фонарей. Сквозь просвет в кустарнике можно было разглядеть небольшую группу солдат на дороге: они разговаривали, безмятежно покуривая сигареты. Четверо уселись вокруг разбитого пня, чтобы сыграть в карты. Прямо за ними Зита увидела в стене массивные двери: это были Северные ворота, единственный проход из Южного леса в Авианское княжество.