Империя красоты
Шрифт:
– Значит, обычному посетителю будет трудно утащить что-нибудь незаметно?
– Не трудно, а невозможно!
– А если это не обычный посетитель, а кто-нибудь их тех, кто имеет непосредственный доступ к экспонатам. Например, отвечает за них или что-нибудь в этом роде…
– На что вы намекаете? – взвилась Эжени. Хотите сказать, что среди сотрудников Сити-Холла есть воры?
Марк понял, что перегнул палку.
– Что вы, ни в коем случае! – Он замахал руками. – Я просто пытаюсь понять, насколько эффективна ваша система безопасности…
– Настолько, насколько система безопасности
Теоретически они могут взять что-нибудь из экспонатов и не вернуть на место, но это уже вы сами должны решать, кто имеет доступ к вашим стендам, а кто нет. Руководство и сотрудники Сити-Холла за них не отвечают!
Возмущение мешало Эжени как следует выразить свою мысль, но Марк понял ее. Ее слова только укрепили подозрение, что крема Магдалены были украдены кем-то из своих. Их взял человек, на которого не могла пасть даже тень подозрения, что он совершает нечто противоправное. Проще всего было бы просмотреть видеозаписи, сделанные камерами выставочного центра, но как их получить? Если бы Магдалена позволила начать официальное расследование, то не возникло бы никаких сложностей, а сейчас у Марка были связаны руки.
Он распрощался с Эжени Каузар, заверив ее, что в ближайшее время свяжется с ней по поводу выставки. По глазам Эжени было видно, что она очень рассчитывает на продолжение знакомства, как делового, так и неофициального.
Но Марк и думать о ней забыл, как только вышел за пределы выставочного комплекса. На роль воровки Эжени Каузар не годилась, она была бы моментально разоблачена собственной службой безопасности. Магдалена не наделяла ее полномочиями для работы с экспонатами, а значит, круг подозреваемых сузился до троих человек.
Добиться встречи с Альбертом Голдштайном было не так просто. Секретарь великого художника томным голосом поведала Марку, что в данный момент мастер творит, а значит, пробиться к нему нет никакой возможности. Но разве хорошего полицейского остановит такой пустяк? Выяснить, где сейчас находится Голдштайн, было нетрудно, и Марк направился в арт-клуб «Киты», где Таурицио обычно проводил послеобеденное время.
Полицейский значок обеспечил Марку Лэнгтону беспрепятственный доступ в заведение, куда было практически невозможно попасть человеку с улицы. Здесь на каждом шагу встречались знаменитости и представители богемы, которые добились коммерческого успеха. Неудачникам в «Китах» места не было, и завсегдатаи клуба наслаждались редкими винами и изысканными закусками в обществе избранных.
Таурицио Голдштайн сидел в главном зале клуба, оформленном в духе тридцатых годов двадцатого века, и меланхолично рассматривал черно-белые фотографии на стенах. Его художественный вкус был оскорблен выбором администрации «Китов». Они поступили бы гораздо мудрее, если бы заранее посоветовались с ним и разместили фотографии иначе. Но они предпочли сэкономить и наняли какого-то второсортного дизайнера…
Вдруг внимание Таурицио привлекло незнакомое лицо. В зал вошел высокий молодой человек и принялся оглядываться по сторонам,
К великому удивлению художника, незнакомец заметил его, и лицо его просветлело.
– Мистер Голдштайн? – спросил он, подходя к его диванчику.
Таурицио склонил голову.
– Меня зовут Марк Лэнгтон, – сказал молодой человек. – Я представляю интересы одного влиятельного бизнесмена из Оклахомы.
В этом году он хотел бы организовать выставку современного искусства в Сити-Холле.
А при чем тут я? – ясно было написано на скучающем лице Голдштайна. Хотя скука эта была скорее показной, чем настоящей. На самом деле Марк Лэнгтон был достаточно привлекателен, чтобы заинтересовать Таурицио.
Конечно, исключительно как типаж…
– Его очень интересуют ваши работы, – продолжил Марк, – и он поручил мне выяснить, возможно ли будет, чтобы вы взялись за оформление экспонатов.
– Я этим не занимаюсь, – пробормотал Таурицио, вглядываясь в лицо молодого человека.
В строгом смысле слова, его нельзя было назвать красивым. Слишком широкие губы, покатый лоб, небольшие, глубоко посаженные глаза – все эти черты поодиночке производили не самое приятное впечатление. Однако, взятые вместе, они делали лицо Марка необычайно выразительным и эффектным.
– Но Магдалена Мэриголд настоятельно рекомендовала вас, – задумчиво произнес Марк.
Он был готов к такому повороту и намеренно сослался на Магдалену.
– Магдалена? – улыбнулся Таурицио. – Это меняет все дело.
Значит, этот очаровательный юноша – знакомый Мэгги. Тогда понятно, как он проник в «Киты».
– Вы давно знакомы с Магдаленой? – поинтересовался Голдштайн, переходя на более дружеский тон. – Я никогда не видел вас с ней…
– Недавно, – сдержанно ответил Марк, не собираясь объяснять, что их знакомство произошло всего лишь на прошлой неделе. – Ваша работа произвела на меня неизгладимое впечатление, и я посоветовал моему боссу обратиться именно к вам.
Голдштайн довольно усмехнулся. Марк удивился, ему казалось, что художник такого уровня не должен быть падок на банальную похвалу.
Но Таурицио вообще был не таким, каким Марк представлял его себе. Он был гораздо старше, чем на фотографии в Интернете. Даже в приглушенном свете зала можно было разглядеть у него глубокие морщины под глазами и на лбу. В целом у знаменитого художника вид был скорее потасканный, чем демонический, и Марк в очередной раз подивился искусству фотографирования.
– Да, ради Магдалены я постарался на славу! – воскликнул Таурицио.
– Вам никто не помогал? – осторожно спросил Марк.
Художник метнул на него негодующий взгляд.
Марк поспешил сменить тему.
– Скажите, а вы что-нибудь меняли в экспозиции после того, как выставка открылась?
– Естественно. Магдалене все время приходят в голову новые идеи… – Таурицио запнулся. – Нет, конечно, идеи целиком мои, но ей иногда кажется…
Он замолчал. Значит, возможность взять флаконы у него была, прикинул про себя Марк.