Империя «попаданца». «Победой прославлено имя твое!»
Шрифт:
– Гриша, брат! – радостно взвыл Алехан и рванулся. И тут же рухнул обратно на подушку. Голова нещадно болела, колено ломило – но даже такое пробуждение его обрадовало. Лучше лежать в знакомой комнатушке острога, чем на камнях с откромсанной головушкой.
Он вспомнил, как отчаянно сражался на вершине, как попали ему в голову. Вот только чем? Орлов машинально хлопнул себя по лбу. И попал не на прочную гладкую кость, а на огромную бугристую шишку, что моментально ответила таким приступом боли, что глаза из орбит вылезли.
– У, твою душу
Алехан захрипел от боли, но обильная матерщина, вырвавшаяся из самого нутра, сразу приглушила страдания.
– Ты, Лешка, что носорог африканский, зверь чудный. Братку напоминаешь, что от царя батюшки подсвечником в лоб получил. Кто хоть огрел тебя?
– Каменюкой колош один, – буркнул Алехан.
Шишка тут же запульсировала болью, и бывший конногвардеец облегчил душу языческим наследием славянских предков.
– Я его, тварюгу, со скалы сбросил – пущай полетает!
– Ну и хорошо! – одобрительно крякнул Григорий. И вздохнул. – Мы четверых похоронили вчера, да пятеро раненых. Да ты еще. Хорошо, что стрелой тебя в мякоть угостили, заживет до свадьбы. Ха-ха!
– А тебя как угораздило, братка?
– Тлинкиты у озера засаду нам сделали, но казаки их обошли. Твои выстрелы слышали, вот и не торопились. Знал, что они тебя не возьмут, с «барабанкой» ты. Но руку стрелой поцарапали – уже подживать начала. Нашего изменщика, что колошей ночью в острог пустить хотел, взяли. Выпотрошили сучонка, все поведал. Тридцать семь их было, еще два предателя с бабой. Последних я лично прибил.
– А тлинкиты где?
– Четырнадцать вы с Кузьмой покойным положили, с вождем ихним…
– Вот они почему вокруг скалы крутились… – задумчиво протянул Алехан. – Казак прав был, что мы ихнего атамана прижучили.
– Верно, братец! Еще двадцать мы перебили. Двое незнамо куда и ушли. Боюсь, что в свои земли. А это сам понимаешь, чем пахнет!
Гречиничи
– И что вы скажете по поводу нарезных фузей, переделанных в винтовки, полковник?
– Они великолепны, государь! – Рейстер говорил с придыханием, чуть ли не цокая языком. – Не боятся грязи, пыль, если забивается, не мешает стрелять. Пламя не вырывается, как у «барабанок», затвор ходит свободно. Ни одного случая отказа, хотя у трех кулибинских винтовок каморы вкось встали. Двух егерей покалечило – а стрелки хорошие…
– Ну а недостатки у бер… у новых винтовок какие? – Петр чуть не назвал их берданками, уж очень похожие системы вышли.
– Пружина листовая слабая на выбрасывателе гильз. И магазин мал – нужно до шести патронов увеличить, как раз с полпачки будет. Заедание одно вышло, перекос патрона. Штык на одной болтался, паз неплотный.
– А говоришь, недостатков нет!
– Так они исправимы, государь!
– Лучше кулибинских, скажи честно?
– Намного, ваше величество! – немец посмотрел с вызовом, как бы говоря: «Я за свои слова отвечаю!»
– И дешевле на четверть с переделкой выходит, –
– А новые по цене еще дешевле выйдут. Вместо трех «барабанок» четыре таких. Больно много охтинские часовщики за механизм самовзвода требуют. Одна беда – в Ижевске производство кое-как наладили.
– Так пусть и выпускают дальше! – Рейстер непонятно почему загорячился. – Кавалерию ими вооружать надо, с коня затвором много не надергаешь. И револьверы для офицеров нужны как воздух. Они же редкость несусветная, на всю армию пара сотен.
– Государственник ты у меня, – пробормотал Петр. На некоторую фамильярность он не обращал внимания, «ближний круг» все-таки, и покосился в сторону – фельдмаршал Румянцев ожесточенно писал за его столом. После гибели Гудовича именно ему было доверено разобрать бумаги, уж слишком важная была там информация.
– А ты что думаешь, Петр Александрович?
– Винтовка добрая, государь! – Тот оторвался от бумаги с видимым облегчением. – Их много нужно, а в Туле два десятка в день производить обещают. Но хорошо бы три десятка, а лучше четыре. Мы за десять лет ими армию перевооружим. А с барабанными механизмами пусть в Ижевске свои пять штук выпускают, но только револьверы, они нужнее. Возни меньше будет – ствол намного короче, потому легче делать, и гильзы меньше, их из латуни точить, заряд пороха в них слабее. Дальность-то не нужна для выстрела!
– Верно подмечено, – Петр восхитился прагматичностью фельдмаршала – вот что значит военная косточка. И когда он успел наперед решение выработать? Все замечает, глаз острый.
– Я тут, ваше величество, потребности армии в новом оружии прикинул, пока бумаги разбирал. Андрей Васильевич в корень смотрел – с такими винтовками плотные построения пехоты гибельны. Выкосят мгновенно, как мы янычар. А винтовок-то пара тысяч всего была, а османов в атаку кинулось двенадцать тысяч. Я трупы многие осмотрел – пули двоих или троих пронизывали за раз единый.
– Ни хрена себе! – только и пробормотал Петр.
– «Гремучий камень» продавать нельзя, государь. Иначе они такими же винтовками наших солдат убивать станут. Да и ваши «саморасширяющиеся» пули для нарезных фузей зело опасны. В Пруссии их уже выпускать стали. А там по всей Европе это добро разойдется, нам мало приятного будет. Одно хорошо – скорострельности нет, с дула заряжать ведь надо. «Гремучего камня» своего у них нет!
«Это что же я наделал?! – Только сейчас до Петра дошло, какие последствия вызовет «его изобретение», на век опередившее время. – Предположим, что еще лет двадцать тайну гремучей ртути мы сохраним. Да нет, наверное, химики в Европе есть, сообразят, падлы, где собака зарыта. Лет десять выиграем, не больше, а там они начнут наверстывать упущенное. А потому сейчас нужно все реформы провести, как раз ко второй войне с турками успеем. Стой! А с чего ты взял, что история повторяться будет?!»