Империя проклятых

Кристофф Джей

Но какую цену я на самом деле готов заплатить за это?

Я огляделся в поисках сестрицы, но она снова исчезла среди снегов. Сделав еще один глоток, я задумался, где она была все эти годы. Меня терзало любопытство, что это за мастер Дженоа, к которому мы направлялись, каким образом Селин связалась с Отступниками после своей смерти. А в самые спокойные моменты я думал, знала ли она что-нибудь о моем отце – о вампире, который посеял семя в чрево нашей матери и этой дорогой отправил нашу семью в ад.

– Габи.

Голос Диор вырвал меня из размышлений. Она сидела верхом на Пони, но теперь в напряжении выпрямилась, с губ свисала сигарилла, пока

она указывала на юг.

– Габи, смотри!

Вглядываясь в густой лес, я заметил вдалеке темную фигуру, которая, спотыкаясь, двигалась в нашем направлении. Это был высокий оссиец с призрачно-бледной кожей, квадратной челюстью, покрытой кровью и щетиной. Светлые волосы были зачесаны назад, собраны в пучок из коротких прядей и сбриты у висков. Оссиец носил темный плащ, подол которого развевался у него за спиной, пока он ковылял вперед. Он явно был ранен: правая рука висела безжизненной плетью, а по снегу за ним тянулся алый след. Остановившись, чтобы вытащить здоровой рукой один из пяти колесцовых пистолетов, закрепленных в ременной перевязи у него на груди, он выстрелил себе за спину. И, прищурившись, я сквозь падающий снег разглядел, в кого он целился.

Сквозь обледеневшие кусты на четвереньках скакала целая стая, стремительно проносясь между деревьями.

С мертвыми глазами, полусгнившие, голоднющие.

– Вампиры, – прошептала Диор.

V. Старые времена

Все они были в одежде, в которой их убили.

Крестьянские зипуны и дворянские плащи. Солдатская экипировка и просто грязные тряпки. Отвратное стадо – все порченые, не менее двух дюжин, и битва на открытой местности обещала быть непростой даже для…

– Угодник-среброносец, – прошептала Диор, наконец заметив семиконечную звезду на груди оссийца.

– Вот дерьмо, – выдохнул я.

– Ты его знаешь?

Я ничего не ответил, наблюдая, как мужчина хромает через лес.

– Габи, мы должны ему помочь, – заявила Диор, сжимая рукоять клинка.

Я был поражен этими словами и взглянул на девушку. Члены Серебряного Ордена пытались убить этого ребенка менее двух недель назад, и все же она стояла здесь, готовая защитить одного из них мечом, которым едва умела владеть. Несмотря на многочисленные раны, полученные за короткую жизнь, под шрамами у нее все еще крылась золотая душа. Вот такой была Диор Лашанс. Глаза, видевшие страдания мира, и сердце, желавшее все исправить.

Она так напоминала мою дочь, что у меня закололо в груди.

– Мы ничего не должны, – заметил я. – Я – помогаю. Ты – громко хлопаешь в ладоши.

– Габи…

Я сполз с Медведя и огляделся в поисках Селин, но не обнаружил ни единого признака ее присутствия среди замерзших деревьев. Всыпав в трубку дозу санктуса и утрамбовав липкий порошок, я поджег его огнивом. Красный дым вскипел и заполнил мои легкие, знакомое блаженство кровавого гимна достигло кончиков пальцев, и в деснах зашевелились клыки.

– Жди здесь, – сказал я, взглянув на Диор.

– Габи, да там только порченые.

– Вот только не надо про только, – предупредил я. – Они в любом случае вампиры и все равно выпотрошат тебя, как ягненка на балу у мясника. А ты пока не готова, Диор. Жди здесь.

Девушка что-то пробурчала себе под нос, а я пошел прочь, крича, чтобы привлечь внимание убегающего угодника-среброносца.

Он прищурился, вглядываясь сквозь мертвые деревья и падающий снег, затем поднял руку и проревел ответ. Я вытащил из бандольера стеклянный фиал и швырнул в стаю порченых, пытающихся окружить его. Бомба взорвалась, и оглушительная вспышка огня и серебряный щелок рассеяли толпу и подожгли несколько нижних ветвей. Впрочем, ни один из монстров не упал, но взрыв дал угоднику передышку, в которой он нуждался.

Я изучал его, пока он ковылял ко мне, по сломанной руке стекала кровь, забрызгивая сапоги. Он сильно изменился за годы, прошедшие с тех пор, когда я видел его в последний раз. Теперь ему уже под тридцать, и он стал более мускулистым, хотя двигался как всегда быстро. Он также добавил татуировок на свою эгиду: на скулах и выбритых висках теперь вились пылающие серебром побеги роз, а по щекам скатывались пламенеющие шипы и соцветья. На раненой руке перчатки не было, и на костяшках пальцев виднелось слово «В О Л Я», выгравированное серебром. Изумрудные глаза он обвел черным, но в белках я не заметил и следа красного. Он выглядел так, будто его настигли в чистом поле, без санктуса в венах. А взглянув на его пояс, я не увидел ни ножен, ни меча.

Он был безоружен. В прямом и переносном смысле.

– Хреновая работа, младокровка, – прошептал я. – Тебя же хорошо учили.

Порченые бросились в погоню, смертельно молчаливые и убийственно быстрые.

Подойдя ближе, хромающий угодник наконец узнал меня, и его глаза распахнулись в изумлении. За спиной раздался крик, и, оглянувшись через плечо, я увидел, как Диор вытаскивает из-за пояса длинный клинок. Быстро и уверенно она метнула меч вверх, и он полетел над снежным полем, сверкая сребросталью.

– Ловите, месье!

Здоровой рукой угодник поймал меч прямо в воздухе и развернулся на пятках, чтобы встретить врагов лицом к лицу. Порченые быстро приближались, вонзая в мерзлую землю когти. Отбросив с глаз волосы песочного цвета, мой новый товарищ разорвал на себе тунику, обнажив рычащего медведя Дивока, вытатуированного на груди пылающим серебром. И спина к спине, с поднятыми мечами, мы отстаивали свои позиции, пока вампиры лились на нас бурным потоком.

Я убивал этих монстров с шестнадцати лет. Я родился и, сука, учился именно для этого. И хотя ужас борьбы с порчеными со временем потускнел, часть меня всегда задавалась вопросом, кем же были те существа, которых я убивал, до того как умирали навсегда. На меня бросился крупный мужчина с вытянутыми вперед мозолистыми руками – возможно, каменщик, – и я обезглавил его одним резким ударом. За ним последовал сгнивший парень в пестром костюме менестреля, который не успел издать ни звука, когда я отрубил ему ноги. Молодая женщина с обручальным кольцом на раздутом пальце: возможно, где-то ее оплакивает муж и скучают дети, но здесь, когда я ее убиваю, за нее некому помолиться. А в голове у меня все время поет Пьющая Пепел.

Жила-была старуха, был у нее ш-ш-шинок,

И у него над крышей все время шел дымок.

Гостей она душила, штаны из кожи шила,

В котлеты плоть рубила, а ливер шел на плов.

И очень уж наваристый бульон был из зубов.

Глаза мариновала, в муку м-м-молола кости,

А требуха от гостя – начинка в пироги.

Жила-была старуха, был у нее шинок,

Коль забредешь к ней в гости,