Имперский раб
Шрифт:
«Двенадцатый чин по табели», – брезгливо подумал майор и громко, будто на плацу, выпалил:
– Нынче – время не спать! Великие дела в империи творятся. Вечный бой нам уготован!.. Ах, да… Григорьев Александр Николаевич, секунд-майор, к вашим услугам!
– Очень приятно, очень приятно, – засуетился Авдотьин. – Вы позволите, я вот тут, рядом присяду, я не помешаю…
– Милости прошу, – майор указал на край стола у окна, – не жалко.
Кадым быстро накрыл на стол. Выложил разные диковинные угощения. Поставил
– Вот человек, Кадым, ему вера не позволяет – он не пьет вина. А для других уважение непременно окажет. Всегда припасет, – хвалил приказчика статский.
– За нашу матушку выпью, потом за наше славное оружие, чтобы новые победы приносило, а потом за доброго хозяина, – сказал майор и залпом опрокинул один за другим три здоровенных стакана анисовой.
Статский застыл с открытым ртом. Он спохватился, сомкнул губы, сглотнув свисшую каплю слюны. Майор рассмеялся и принялся жадно поедать все, что было на столе.
– Выходит, опять новые земли будем воевать на юге! – сказал Авдотьин.
– Почему вы так решили? – спросил майор.
– Когда гусары так пьют – это к войне, – заключил статский.
Майор от души расхохотался.
– Я от морозу так выпил, а войне быть. Как иначе, брат Авдотькин?
– Простите, Авдотьин, Авдотьин я.
Майор махнул рукой, жуя и хмелея. Статский продолжал:
– Кажись, все уже повоевали?..
Майор пропустил еще пару стаканов.
– Воевать можно еще сто лет. Да вон, хоть за морем Каспийским… – Пьяно заявил майор и тут его прервали.
В лавку, с шумом распахнув во всю ширину дверь, в клубах пара ввалилось человек семь. Треуголки, плащи в снегу, лица румяные, молодые, задорные. Молодая сила ум застит.
– Эй, лавочник, подавай вина! – звонким отроческим голоском крикнул один из ворвавшихся.
– И девок, татарочек! Мы застудились на морозе. Пущай они погреют! – добавил другой.
Компания захохотала. Майор Григорьев как нес стакан с водкой ко рту, так и застыл от неожиданности. Появился Кадым. Толпа повес, увидав гору мускулов, сначала остолбенела. Кадым спокойно оглядел их и спросил:
– Господам что-то угодно?
И тут все увидели, что молодые военные были пьяны. Хмель слишком бодрил. Один из них шатаясь выступил на полшага:
– Ты, бусурман, не слышал? Тащи девок… – начал он задиристо.
– Сми-и-рр-на! – рявкнул гусарский майор.
Молодые балбесы разом вздрогнули, обернулись. На фоне окна было не различить чина, но тон кричавшего быстро вышиб из голов дебоширов хмель и спесь.
– Именем светлейшего князя Потемкина, кто такие?! – наступал и орал майор, распаляясь на ходу.
При имени грозного генерала напомаженное войско вмиг выскочило на мороз. Еще минута – и глухой топот улепетывавших вояк затих.
– Спасибо, дорогой Александр Николаевич, – начал было Кадым, но Григорьев жестом остановил его и сказал:
– Эти повесы
– Батюшка, – всплеснул руками Авдотьин, – какое благородство кажет нам в пример премудрая наша матушка-императрица!
Не обращая на него внимания, гусарский майор продолжал назидательно:
– Ты, Кадым, в другой раз таких в харю. Ручонки-то у тебя – кувалды!
– Нельзя, – усмехнулся Кадым, а у самого на смуглых скулах проступил румянец. – Мое дело угождать, а драться другим положено.
– Эка, брат… и то верно. Ну, тогда выпьем… Ах да!.. – махнул безнадежно рукой майор.
– Тоже нельзя! – смеясь, договорил за него Кадым. – Вера!
Майор засмеялся, подхихикнул и статский.
– Сочувствую, брат Кадым. Тогда мы за тебя опрокинем стаканчик. Будешь пить, Пал Палыч?
Пал Палыч не отказался. Выпили вдвоем, сели, закусили.
– Любезный Александр Николаевич, так что – быть войне-то али нет?
– А что это ты все про войну да про войну?
– Так ведь коли война, так дел в канцелярии прибавится, новые места образуются, а за ними, глядишь, и в чинах повышение грядет.
– А-а-а! – совсем захмелев, протянул майор. – Да нет. Большой войны сейчас не будет… Может, мелкие партии куда и пошлют.
– Небось бунтовщиков пороть где-нибудь?
– Ну нет! Ты, брат, князя не так ценишь… Князь, – у-у-у, голова! Ему порками заниматься недосуг. Пределы державы ширить – вот его поприще! Марс, Меркурий и весь сонм древних богов – вот кто наш князь!..
– Куда же ширить-то! – изумился статский.
– За Кавказ, за Каспий!..
– Батюшки, и за Каспий?!
– Да-а-а, тамошние племена сами к нам просятся, турухменцы к примеру, я сам слышал от светлейшего… Верные люди ему все донесли… У него, брат, свои верные люди всюду… И турухменцы тоже верные… Им только не велят, вот!.. А кто – мы не знаем…
Майор говорил и пил. Статский подливал, пока Григорьев не рухнул лицом на стол.
– Вот так, готово! – сказал Пал Палыч.
Кадым подошел, рукой отодвинул чиновника, поднял на руки майора и унес в чистую горницу. Там уложил его на мягкую постель. До утра горница сотрясалась мощным храпом.
Всю ночь Пал Палыч расклеивал над паром пакеты из дорожной сумки гусара. Тщательно все переписывал и снова аккуратно клеил и клал на место. Под утро он вручил переписанное Кадыму, получил несколько золотых и удалился.
Утром Григорьев проснулся к уже накрытому столу. Кадым заботливо пододвинул к нему крынку с огуречным рассолом. Майор перво-наперво схватился за ранец, осмотрел печати. Все на месте. Осушил половину крынки, запил водкой и спросил:
– Я не сильно шумел вчера? Меня не пробовали раздевать?