Имперский раб
Шрифт:
Данияр-бек в сопровождении ходжи Гафура прохаживался вдоль бассейна. Они о чем-то неспешно говорили. Ефрем стоял на дорожке у самого входа в сад, за цепью стражников, и внимательно наблюдал за ними, как и подобает слуге. Господин мог позвать в любой момент. Заслышав сзади шаги, Ефрем обернулся. По дорожке, минуя стражу, шел какой-то вельможа в богатой одежде, с охапкой свитков в руках. Вельможа скользнул взглядом по Ефрему и прошел прямо к правителю. Не доходя до него шагов десять, стал кланяться, прикладывая ладони к груди и лбу. Тот о чем-то спросил его. Вельможа ответил. Так беседовали они втроем некоторое время, наконец ходжа Гафур
– Поднимись и приблизься, – велел ему Гафур.
Ефрем проворно поднялся, но по-прежнему согнувшись, подошел к ним ближе шагов на пять.
– Ближе! – приказал Гафур.
Ефрем сделал еще два шага и застыл, согнувшись в пояс.
– Встань прямо, – вдруг услышал он басистый бурлящий голос правителя. Он выпрямился во весь рост, но руки держал на животе. Стоял, смиренно потупившись.
Данияр-бек, полнеющий мужчина среднего роста, снизу вверх разглядывал Ефрема, поглаживая крашенную хной густую курчавую длинную бороду. Уперев кулаки в бока, он обошел Ефрема кругом, словно коня рассматривал.
– Ну что же, – наконец сказал он, обращаясь к Гафуру, – спасибо за подарок, дорогой зять!
– Хорошо говоришь на персидском языке? – спросил правитель Ефрема.
– Да, повелитель, – ответил тот, глубоко кланяясь в пояс, подобрав руки.
– Грамоту знаешь? Какую? Читаешь, пишешь? Можешь сразу перевести?
– Да, повелитель, уйгурскую знаю, персидскую грамоты, здесь выучил.
– Вот как. Так, та-а-к! – протянул правитель.
Он еще раз молча оглядел нового раба.
– Уважаемый Ирназар-бай, – обратился он к вельможе с бумагами. – Ну-ка, покажи ему грамоту с птицей. А ты сказывай нам, что это за бумага?
Ирназар-бай, – недавно пришедший вельможа, развернул небольшой свиток и поднес его на уровень лица Ефрема. Тот быстро пробежал текст глазами.
– Пачпорт это, – сказал Ефрем. – Дается такая бумага для беспрепятственного проезда по пределам Российской империи. Дан сей пачпорт, великочтимого хана Бухарского послу Абдульгази Ирназар-баю…
– Верно, – перебил его Данияр-бек. – А это что?
Он выхватил из-под руки вельможи другой свиток, быстро развернул его, поднес к лицу Ефрема. На белом листе чернело кружево арабского текста. Ефрем быстро сообразил и стал читать вслух:
– Милостью Аллаха всемогущего, повелителя вселенной, и по повелению великого хана Бухары, мы, ныне правитель славного…
– Довольно! – остановил Данияр-бек. – Теперь верю.
Помолчал, пристально глядя на Ефрема, снова спросил:
– Неужто твои начальники в России не нашли тебе дела приличнее, чем за разбойниками гоняться?
– Я человек воинский. Исполнял, что прикажут. А разбойники опаснее вражеского нашествия…
– Ишь ты!.. Мудрец! По лицу твоему судя, – кивнул правитель на шрамы на лице Ефрема, – воин ты не из трусливых. Это я ценю… Хочешь ли мне служить, как зятю моему служил?
– Как прикажешь, повелитель.
– Прикажешь?!.. Не-е-т, приказывать в этом деле – плодить измену себе! Только если сам захочешь. В таком случае я награждаю за верную службу щедрее, чем кто-либо!
– Ежели против России не пошлешь воевать, тогда со всей душой послужу тебе, а в остальном выбор у меня не велик.
– Ответ
Он жестом подозвал слугу и приказал увести нового гуляма.
Так ходжа Гафур подарил своего раба и, как ему казалось, подсунул своего человека аталыку. Тогда Ефрем впервые увидел Ирназар-бая. Но вопреки ожиданиям Гафура, Ефрема назначили рядовым стражником у входа в сераль – женскую дворцовую половину. Одели в добротный халат, на голову островерхий шлем с козырьком, в руки дали копье и щит.
Еще с сотню таких же, как и Ефрем, рабов-воинов несли караульную службу на второстепенных постах. Жили в просторном помещении в одну большую комнату. Это напомнило Ефрему казарму. Спали на полу, на тюфяках. Ели в общей трапезной, тоже на полу, на большой кошме. Кормили сытно. Содержали в чистоте. Имущества никакого не было, кроме кошельков, заворачиваемых в пояса из широкого куска материи. В город выпускали, но всегда под тайным присмотром. Заставляли доносить друг на друга.
Рабами они уже вроде не считались, но и свободы полной тоже не обрели. Аталык мог наградить, что не забывал делать. Он жил по вековому правилу – большой покой находится под большой грудой золота. Но правило это оказывалось из века в век миражем. Груда золота, чем больше она была, тем глубже хоронила саму надежду на ожидаемый покой. Начинались интриги, за ними заговоры и всегда кровь, реки крови.
Воинское жалование чаще растекалось по карманам разных начальников. Меньший начальник мог так представить стражника перед высшим начальством, что его переводили в воины, где тот становился фактически вольным наемником. Ему тогда уже полагалось твердое жалование – два червонца в год, четыре батмана пшеницы и столько же жугари. Воина обеспечивали конем, саблей, пикой и ружьем. Дарили шапку, обшитую дорогой кисеей. Впрочем, такие шапки аталык раздаривал часто просто понравившимся. Воины, как правило, жили в своих домах и многие обзаводились семьями. Но служить такой воин должен был всю жизнь, пока не убьют или не покалечат. Отпускали со службы и по старости, но редко кто доживал… Стать воином желали многие из стражников-гулямов, но не скоро этого добивались.
Ходжа Гафур сильно ошибался, надеясь легко обложить Данияр-бека своими людьми. Правитель Бухарского ханства был человек своевольный. Он вспоминал о людях или забывал о них по собственному произволу.
Ефрем уже больше года тихо служил караульным у сераля бухарского владыки, ходил в город на армянское подворье молиться, когда мулла Ирназар-бай решился поведать Данияр-беку о своих подозрениях:
– Мой повелитель, гулям Ефрем подозрительно часто отправляет гостинцы своим родителям в Россию.
– Что в этом подозрительного?
– Боюсь, что с его подарками в Россию попадают сведения, которые мы хотим утаить.
Данияр-бек задумался, посмотрел на муллу, спросил:
– Он подарен мне моим зятем? Позови его немедленно. Что он скажет?!
Скоро ходжа Гафур и мулла Ирназар-бай стояли перед бухарским аталыком. Правитель возлежал в ворохе подушек и лениво ел сушеный виноград. Бесцветным голосом он спросил:
– Ну, дорогой зять, поведай нам, какую птичку ты нам подсунул?