Импортный свидетель (сборник)
Шрифт:
— Почему? — быстро спросил Нестеров.
— Да потому что Базальтов — это я, это мой псевдоним.
Нестеров сделал вид, что удивился. Но от невнимательного Саши укрылось, что Нестеров удивился уж больно картинно. Саша был в восторге, еще бы: посадил в лужу следователя.
А следователь по особо важным делам прекрасно вылез из лужи. «Если Базальтов — это Саня Генкин, то тогда очень многое становится на свои рельсы, — думал ОН, — проясняются моменты следствия: во-первых, на картине, проданной ему, изображены гаражи — это один момент; во-вторых,
Нестеров посмотрел на собеседника и поставил наконец свою чашку с кофе на стол.
— Пошли погуляем, — строго сказал он Генкину.
Генкин вздрогнул. И было от чего. Попробуйте отказаться, когда вас приглашает следователь, хотя бы и погулять. Саше вдруг представилось все, в чем он был грешен…
Однажды в пьяном виде Саша пытался подсчитать, сколько чеков и прочих подачек получил он от Хангера. Считал и запутался, и вдруг понял, что он окончательно им куплен.
Но виски было вкусное, и сигареты ароматные, и машина «вольво» шла легко, хак девушка, и страшно было идти куда-то признаваться в подлости и трусости.
Саша откладывал начало новой жизни на завтра. Но завтра никак не наступало.
Виски Саше нравилось… А родители не особенно заботились о сыне. Взрослый уже. Одет, обут, накормлен лучше многих, чего еще надо?
16
Но прогулка с Нестеровым была малоинтересной. По дороге молчали. Очень быстро дошли до дома, где жила Ксюша со своим мужем-художником. Нестеров позвонил.
Ждали очень долго, минуты три. Все это время Нестеров разглядывал лицо Генкина, и по тому, насколько оно было бесстрастно, насколько Саша не удивился, куда это они идут, Нестеров понял: он начал сдаваться, ему уже все равно.
Дверь открыл Кузнецов.
— Привет, Рудольф Михайлович, — сказал Нестеров, — гостей примете?
Кузнецов мельком скользнул глазами по Генкину, но взял себя в руки:
— Прошу, только у нас не убрано, работаем. В комнату к отцу не заходим…
Втроем они и вошли в квартиру инвалида Иванова.
— Ксюша, к нам гости! — громко крикнул еще из коридора Кузнецов и пояснил: — Я ее писал только что, так чтобы не застать врасплох.
Ксения вышла, потупилась, приветствуя Нестерова, никак не отреагировала на Генкина, и в этом Нестеров вдруг усмотрел нечто большее, чем просто шапочное знакомство.
Кузнецов быстро убрал с подрамника холст, где была изображена Ксюша в голубом пеньюаре. Нестеров успел заметить, что это была очень хорошая работа.
Чай попили вчетвером.
И в тот самый момент, когда Александру Генкину уже окончательно стало непонятно, для чего Николай Константинович Нестеров привел его в лоно этой семьи, Нестеров вдруг сказал:
— Рудольф Михайлович, скажите, пожалуйста, вы именно этому человеку, сидящему за столом, продали свою картину «Гаражи»?
— Да,
— А почему адрес дали не тот? Он ведь живет на Пироговке, а вы дали какой-то Балашихинский, не московский.
— А он написал его своей рукой — И Кузнецов, поискав, нашел адрес.
Нестеров положил бумагу перед собой на стол, достал из папки, с которой никогда не расставался, листы допроса свидетеля и все аккуратно зафиксировал.
— Что вы на это скажете? — любезно произнес Нестеров, обратившись к Генкину.
— Ничего не скажу, не хотел оставлять адрес, и вей. Мое право.
— Безусловно, но До преступления, а вот после — право-то мое… Кстати, кто вам сказал, что работа стоит восемьдесят рублей?
— Это я сказала, — вдруг вмешалась Ксения и страшно покраснела. — А что, Рудя много работал, а где написано, что она стоит меньше?
— Рудольф Михайлович, — сказал Нестеров, — у меня к вам просьба, пошлите меня, пожалуйста, подальше.
— Помилуйте, для чего?
— Это нужно для следствия.
— Ну тогда — идите к черту.
— Спасибо, а послали вы меня авансом за то, что я вам предложу сейчас сделать.
— Да
— Подсчитайте, пожалуйста, сколько стоят краски, кисти и все необходимое для того, чтобы написать такую картину.
Кузнецов сперва не понимал, потом достал тетрадь в линеечку и стал аккуратно подсчитывать.
— Восемьдесят девять рублей обошлась мне картинка, — объявил Кузнецов. — Ничего себе, дорогую я профессию выбрал, но я подсчитал вей, даже мелочи.
— Правильно, правильно, а теперь скажите мне, вы учли стоимость работы?
— Нет, я ведь не знаю сколько.
— Ну, примерно посчитаем, по минимуму. Ваша жена работает?
— Нет.
— Стало быть, прожиточный минимум в нашей стране сегодня двести рублей на человека, учитывая, что вы не ходите на службу.
— Да и?.. — не понимал Кузнецов.
— Четыреста рублей в месяц вам нужно для того, чтобы нормально жить. Вы сколько дней писали этюд?
— Дня четыре.
— Еще что-нибудь делали в эти же дни?
— В каком плане?
— Ну, рисовали, писали?
— Нет, творчество ведь непрерывный процесс, как и правосудие, нельзя одновременно делать все сразу.
— Добро, стало быть, сорок восемь рублей вы заработали бы на производстве, правильно?
— Наверное.
— Почему же не приплюсовали эти сорок восемь рублей к восьмидесяти?
— Эту картину попросила нарисовать меня жена.
— Вот как, а продать ее вы решили по собственной инициативе?
— Нет, конечно, но она вдруг разонравилась ей.
— А потом?
— Что потом?
— Нашелся покупатель? Если да, то как?
— Вы знаете, случайно. Вот Базальтов писал о чем-то здесь, крутился около завода, спросил меня, как проехать. Я не помню, как он оказался у нас дома, и ему вдруг страшно понравилась картина, он ее прямо с собой и забрал.
— А как реагировал на это ваш тесть?