Импотент, или секретный эксперимент профессора Шваца
Шрифт:
Филимон пришел, по своему обыкновению, с девушкой, звали ее теперь Настя. Ей-то он за столом постоянно гримасничал, подмигивал и делал «рожки». Но дело свое рюхал и не забывал для чего приперся. Это нет-нет, да проскальзывало:
– Эх, книжку бы мне сейчас издать! А потом я бы пробился! Но ведь все куплено уже, в кулуарах все повязано! А ведь мне нужен просто небольшой старт! Но ведь куплено все, однако!
Через полчаса Карамелькин пожал плечами:
– Какие проблемы? – сказал он и показал на свой легендарный дипломат. – Видал? И мы всех купим!
– А что в этом толстом и красивом чемодане? – спросил Поэт с невинным
Карамелькин со свойственным ему благодушием показал.
– Ништяк! Где нарыл? – взвился Филимон и тогда Карамелькин подробно рассказал ему всю историю.
Филимон слушал ее с большим пониманием, словно уже не в первый раз ее знает.
– Значит, ты дашь мне денег на книжку?
– Я помогу тебе издать книжку, Филимон, – сказал Карамелькин важно, на что Филимон запрыгал от радости и даже позабыл на одно мгновение о Насте.
Лично в руки Филимону денег он, конечно, не дал, потому что был Филимон запойный. Это не так уж редко случается с талантливыми поэтами. С бесталанными, впрочем, еще чаще. Карамелькин так сразу и сказал:
– Правда, денег я тебе не дам, потому что ты запойный. Я тут купил Филу аппаратуру, а они ее потеряли, гады. Так что изданием твоей книги Стихов я займусь лично.
И хотя Филимон не ушел с тяжелой упаковкой денег, как он уже пообещал Насте, зато он ушел исполненный надеждой.
Карамелькин, как и обещал, все устроил. Причем, деньги решили все проблемы. Он созвонился с издателями и лично съездил в знакомое издательство «Лабиринт», где положил на стол пачку зеленых и толстую, местами затертую рукопись Филимона.
Через две недели книжка Филимона была напечатана, и Поэт ходил по друзьям с большой сумкой, раздаривая экземпляры с памятными автографами. Тираж был настолько велик, что его не смогли разобрать все дружки Филимона (а было их не мало). Так что пришлось Книгу Стихов (называлась она загадочно – «На пламени Огня») сдать по книжным магазинам для перепродажи населению.
Еще через неделю появились рецензии в центральных газетах, и, на удивление, не меньше пятнадцати. Бегемотовский хороший знакомый Быкер из «Скептика» вяло похвалил книгу стихов, отмечая все же присущий автору (Филимону) – «талант незаурядный» и отметил, что стихи «легко читаются и так же легко могут быть положены на музыку». И главное – все это удовольствие стоило шесть бутылок пива, причем, три из них выпил сам Филимон.
Зато все остальные рецензии были однозначно отрицательными. Критики разнесли «На пламени Огня» в пух и прах, словно сорвались с цепи и восемь лет не видели ни одной плохой книги. Казалось бы, что особенного? Ну вышла еще одна никому не нужная книжка, так нет же! Журналисты и критики, казалось, были задеты за самое живое. В своих возмутительных рецензиях они показывали, что встали на самые принципиальные позиции – «Мафия отмывает свои деньги на стихах», «Удар ниже пояса от Филимона», «Хотите разучиться читать – прочтите» и т.п. Многие при этом сразу же перекидывались на автора и начинали обмусоливать какие-то принесенные с улицы слухи о его личной жизни, которые всем дружкам Филимона давно уже обрыдли.
Все первые семнадцать рецензий Филимон прочитал от начала до конца, потом с его зрением произошло что-то болезненное, читать дальше он уже не мог. Это случилось как раз в пятницу, потому что в субботу его уже нашли на веревке.
Карамелькин очень переживал, расстроился,
Все верно, но только после случая с Филимоном дела пошли еще хуже. Андрей, которому он дал денег на починку машины, разбился, притормозив на том самом месте, где стоял пустой автобус. Дашевский, получивший от Карамелькина ценный подарок (какой – неизвестно), заболел язвой желудка и не пришел на свой спектакль. Ну, и т.п. Остальным досталось по мелочам, но все равно неприятно. Часы, подаренные Карамелькиным, ломались, магнитофоны портились. Все друзья, которые принимали у Карамелькина деньги и подарки, на эти деньги купленные, попадали в больницы, ссорились, теряли любимых и гибли.
Происходило что-то странное. Потом стало твориться черт знает что. И наконец, поползли какие-то нерешительные, но зловещие слухи. Сводились они к тому, что лежит на деньгах Карамелькина какое-то страшное проклятие и, приняв от него дары или деньги, легким испугом отделаться уже невозможно.
Его как-то постепенно перестали звать на вечеринки, дни рождения, на крестины, на садовые участки и т.п. Даже самые корыстные и жадные из его знакомых призадумались и решили, что лучше все же не рисковать, а если так уж нужны деньги, то гораздо менее рискованно ограбить какой-нибудь коммерческий ларек.
Настал день, когда телефон Карамелькина в очередной раз надолго замолчал.
Только Маша еще звонила ему время от времени и напрашивалась в гости. В ответ Карамелькин сопел в трубку и отвечал, что у него «нет настроения» и вообще он переживает «душевный кризис».
Здесь надо рассказать о Маше, иначе потом будет ничего не понятно. Маша была девушкой, которой не на шутку нравился Карамелькин. Посему она принимала в нем самое живейшее и подчас живительное участие. Однажды связала ему теплый свитер, в другой раз приехала проведать больного Карамелькина. Любила она прибраться в его квартире и что-нибудь сготовить на ужин.
Конечно, если бы ему позвонила другая, он тут же встал бы под душ, побрился и помчался к ней на встречу.
Другую звали Ирина и ее-то Карамелькин любил больше всего на свете. И раз в пять больше Маши, которую он любил мало и редко. А к Ирине у него была самая откровенная Страсть.
Ирина была художницей. Писала она только для себя и друзей, и никогда свои картины не продавала. Зато у нее было много друзей и поклонников, которые приносили в ее дом необходимые вещи и почти все продукты. Только за хлебом ей приходилось время от времени выходить из дома, но это было только полезно, поскольку на улице она набиралась новых впечатлений для создания своих картин.
Так вот, отношения Карамелькина и Ирины были просты. Если Маша любила Карамелькина просто за то, что он был Карамелькин, то Ирина не любила его, потому что он был бедным и не было никакой надежды, что когда-нибудь он станет богатым.
Еще меньше любила его ее собачка – мерзкая толстая тварь, которая постоянно облаивала его на входе и кусала за кроссовки на выходе. Эта псина – была проклятием рода Карамелькина. Звали ее Джуди, спрашивается, ну не идиотское ли имя!.. Карамелькину приходилось мириться с этой собакой и даже заискивать. Костей и ошметков мяса она не признавала и питалась исключительно финскими колбасками, тоже, надо сказать, неприятная особенность.