Imprimatur
Шрифт:
– Но могла ли она, будучи королевой Франции…
– Знаю, знаю, – поспешно ответил Атто. – Я рассказал тебе об этом давнем деле с одной лишь мыслью – показать, как действуют Габсбурги, когда их представитель породнится с другой династией. Они остаются Габсбургами.
– Заскакала речушка, – рек Угонио, начав проявлять признаки недовольства.
После довольно-таки спокойного отрезка река вдруг стала более норовистой. Угонио пришлось приналечь на весла, чтобы удержать нашу лодчонку и не дать ей опрокинуться. Поскольку он греб против течения, одно из весел сломалось, задев за твердое
– Направо или налево? – спросил я у торговца реликвиями.
– Скрупулом меньше, скрупулом больше во имя скрупулезности, так чтобы принести больше пользы, чем вреда, не разумею и полагаюсь на нелегкую – куда выведет, – отвечал Угонио, в то время как Атто уже успел выбранить его наперед.
– Держись более широкого русла, не лавируй, другой рукав может завести в тупик.
Но несколькими ударами весла Угонио направил челн в узкий канал, где течение тут же замедлилось.
– Отчего ж не послушал меня? – пристал к нему Атто.
– Да этот каналишко посноснее, в смысле запаха, к тому, что побольше, я принюхался, слава Богу, да и то сказать, тщательным выполнением своего долга приумножаешь радость всей общины.
Потирая веки, словно у него начался приступ сильной мигрени Атто отказался понимать смысл услышанного и погрузился в мрачное раздумье.
Вскоре, однако, аббату представился случай излить свою ярость. Не прошло и нескольких минут, как свод галереи, по которой мы плыли, стал делаться все ниже.
– Это побочное ответвление сточного канала, остолоп несчастный, черт бы тебя побрал с твоими куриными мозгами! – взорвался Мелани.
– Дак ведь здесь воняет меньше, не в пример тому, как в том большом каналетто, – ничуть не смущаясь, ответил Угонио.
– О чем это он? – встрял я в их содержательный разговор, все более пугаясь сужения.
– Тут тебе нет вони, не гляди, что тесновато.
Мы окончательно отказались перетолковывать словесные иероглифы Угонио, к тому же было уже не до того – свод галереи вынуждал нас прижаться друг к другу. Грести было неудобно, лодка двигалась туго, Атто взялся отталкиваться шестом от дна. Спертый воздух и неудобное положение, которое мы вынуждены были принять, способствовали тому, что стало сильнее ощущаться зловоние, исходящее от черных вод, становясь с каждой минутой все нестерпимее. На меня накатила волна невообразимого сожаления о прекрасной Клоридии, бранчливом Пеллегрино, о солнечных днях, о мягкой постели.
Как вдруг послышался какой-то новый звук – словно вокруг нашего челна кто-то барахтался в воде. Я вгляделся. Ба!
Да вокруг нас все кишело живыми существами неизвестной породы.
– Крысомыши, – объявил Угонио.
– Кошмар! – вырвалось у Атто.
Еще ниже стал свод, и Угонио ничего не оставалось, как сушить весла. Мы продвигались вперед лишь благодаря усилиям Атто, который, перейдя на нос, продолжал отталкиваться шестом от дна. Стоячие воды, в которых мы оказались, были, как ни странно, лишены присущего им покоя – целая погибель тварей копошилась в воде и дико пищала.
– Не знай я, что все еще нахожусь
Вытянувшись на спине на дне челна и тесно прижавшись друг к другу, мы отдались на волю случая, как вдруг слуховые ощущения подсказали нам, что акустика окружающего нас пространства улучшилась, а это означало, что канал мало-помалу расширяется. И тут на наших глазах от свода отделился потрескивающий огненный круг, желтые и багровые языки которого, казалось, пытались добраться до нас и поглотить.
В круге веером расположились три неподвижные фигуры. Закутанные в малиновые плащи, они молча взирали на нас своими леденящими душу, недобрыми и всеведущими очами через прорезы в островерхих длинных капюшонах. У одного в руке был череп. Завеяло чем-то неотвратимым. «Волхвы», – со спокойствием, обычно возникающим, когда ты бессилен что-либо изменить, подумал я.
И тут нас, опешивших от изумления, тряхнуло, да так, что лодку развернуло и поставило поперек течения, отчего она носом и кормой уперлась в стены галереи, поместившись точно под огненным кругом.
Один из трех волхвов (хотя, может, то были стражи у врат Ада?) медленно нагнул голову, разглядывая нас, и потряс факелом, чтобы получше осветить наши лица. Двое других о чем-то тихо переговаривались.
– И все же я, видимо, допустил ошибку в первом пункте, – пробормотал Атто.
Тут и второй волхв с большой белой свечой в руках последовал примеру собрата и склонился над нами. И в эту минуту Угонио испустил такой вопль и так дернулся, что, сам того не желая, угодил ногой мне в живот и заехал аббату кулаком по носу. От ужасa мы, до того забившиеся на самом дне лодки, стали брыкаться, отбиваться, лодка качнулась, вновь встала по течению и… Дальше произошло что-то, чего я не понял, лишь услышал глухой удар, вернее, удары по воде.
Казалось, весь мир полетел в тартарары, все стало хлад и мрак, а по моему лицу забегали мерзкие существа, покрывая его чем-то липким. Я завопил, но голос мой пресекся, подобно полету Икара.
Не скажу, сколько времени (секунды или часы?) длился этот кошмар. Знаю только одно: спас меня Угонио, с силой выхватив из воды и с размаху швырнув на жесткие доски, от чего у меня чуть не переломилась спина.
Страх лишил меня памяти. Видимо, я свалился в воду, но не утонул, поскольку было неглубоко и я доставал ногами до дна, худо-бедно держась на воде наряду со всем остальным, что там плавало, покуда на помощь не подоспел Угонио.
Спину ломило, холод пронял меня до костей, страх подирал по коже, я задыхался, казалось, глаза и те отказываются служить мне.
– Можете благодарить аббата Мелани, – проговорил Атто. – Выпусти я фонарь при падении в воду, мы бы уже стали кормом для крыс.
Наш фонарь стоически освещал небольшое пространство, предлагая нам самое неожиданное из зрелищ. Мы были в центре обширного подземного озера. Судя по эху, над нашими головами находился большой величественный грот. Повсюду была угрожающая чернота. Но сами мы были живы и невредимы, а посреди озера имелся островок.