Imprimatur
Шрифт:
Дульчибени словно бы догадался о возникших у нас затруднениях, потому как вновь подал голос:
– Аббат Мелани, я теряю терпение.
Против всякого ожидания, голос раздался совсем близко, но эхо мешало установить, откуда именно он шел. Любопытное дело, стоило смолкнуть эху, как послышался другой звук, хорошо мне знакомый – будто бы кто-то втягивал в себя носом табак. Этот звук повторился несколько раз.
– Вы слышали? – одними губами спросил я у Атто. – Как будто… он нюхает табак.
– Вот странно, в такую минуту, – удивился
– Сегодня вечером он делал то же самое, когда отказался спуститься к ужину.
– То бишь накануне того, как приступить к приведению в исполнение своего плана, – отметил аббат.
– Вот именно. Я и раньше заставал его за этим занятием – перед тем как держать речь о браках между коронованными особами, об утративших стыд и совесть монархах, и еще не раз. Я обратил внимание, что после понюшки этого порошка он оживляется, словно бы становится сильнее. Как будто это помогает ему прочистить мозги или… снять усталость, снова обрести силы.
– Кажется, я все понял, – прошептал Атто, но не успел ничего объяснить.
Джакконио вцепился в нас и потащил за собой на середину арены, рассчитав, что там ему будет легче принюхаться. И впрямь, оказавшись на открытом месте, он потянул носом и вздрогнул.
– Гр-бр-мр-фр, – ткнул он в сторону величавых стен.
– Ты уверен? – в один голос спросили мы, испуганно озирая опасные и труднодоступные руины.
Джакконио кивнул головой, и мы тут же направились к указанному им месту.
Амфитеатр имеет четыре яруса, три нижних представляют собой идущие по всему эллипсу арочные пролеты, разделенные пилястрами и полуколоннами. Джакконио указал нам на средний ярус, по высоте намного превосходящий наш постоялый двор.
– Как мы туда заберемся? – спросил его Мелани, забыв понизить голос.
– Попроси своих обормотов помочь тебе, – крикнул Дульчибени.
– Ты прав, неплохая мысль, – бросил он в ответ, а затем примолвил потише, обращаясь к Джакконио: – Ты не ошибся, голос доносится оттуда?
Джакконио, не дожидаясь, двинулся вперед и подвел нас к одной из двух деревянных решеток, которыми забраны оба проема на концах эллипса, открытых только днем. От решетки начиналась широкая и крутая лестница, уходившая куда-то наверх и тонущая в самом чреве Колизея.
– Он поднялся здесь, – согласился Мелани. Лестница вывела нас на второй ярус. Огромный коридор опоясывал весь амфитеатр на довольно-таки приличной высоте. Причем света здесь, в этих удаленных от cavea [185] мест, было гораздо больше. Отсюда открывался величественный вид как на арену, на пологие стены, прежде служившие местом расположения зрительских рядов, так и на стены над ними, которыми был обнесен древний цирк. Зрелище было столь захватывающее, что мы чуть было не забыли во время краткой передышки, что привело нас сюда.
185
место
Однако сиплый и резкий голос Дульчибени вернул нас к действительности.
– Ты почти у цели, шпион короля.
И тотчас раздался выстрел. Мы как по команде повалились на камни. Дульчибени стрелял по нам.
Что-то затрещало всего в нескольких шагах от нас, отчего мы снова испуганно встрепенулись. Передвигаясь на четвереньках, я нащупал пистолет Дульчибени, расколовшийся при падении.
– Дважды промахнулся! Жаль. Смелей, Мелани, теперь у нас равные силы.
Я протянул куски пистолета Атто. Тот задумчиво смотрел в сторону Дульчибени, и пока мы приближались к нему, проговорил:
– Чего-то я все же никак не возьму в толк.
Я тоже был озадачен. Сомнения одолели меня, уже когда я поднимался по лестнице. К чему Дульчибени было увлекать нас в это странное преследование при свете луны, теряя драгоценное время и рискуя попасться с поличным? Зачем ему требовалось непременно затащить аббата на высоту, пообещав признаться во всем, что тот ни пожелает?
Пока мы, задыхаясь, преодолевали старинные, разрушенные временем ступени, послышалось эхо дальних криков, что-то вроде воинственного клича многих глоток, словно войска сошлись в условленном месте.
– Я предвидел это, – произнес Мелани. – Сбиры подоспели, бешеная езда Дульчибени не могла остаться незамеченной.
Насмешки со стороны нашей жертвы облегчили нам задачу установить ее местонахождение, однако вместе с тем стало ясно, что будет ой как нелегко до нее добраться. Оказалось, что Дульчибени взгромоздился на стену, служившую основанием для зрительских рядов, от которых теперь ничего не осталось. От коридора, в котором мы находились, она под углом поднималась к самому верху Колизея, где во внешней стене было проделано окошко.
Он сидел, удобно устроившись под окошком, прислонившись спиной к стене, в руках его по-прежнему был сундучок. Я был поражен дерзостью, с какой он туда взобрался: стена, у которой он примостился, нависала над пустотой, страшная смерть ждала того, кто свалился бы оттуда, за окошком была пропасть, по высоте равнявшаяся двум домам. Странно, но Дульчибени, казалось, это не смущало. Три страшные бездны раскинулись у его ног: арена Колизея, внешняя пропасть и небо, обрамлявшее грандиозное место действия происходящего.
Теперь нас отделяло от того, за кем мы гнались, пространство, не превышающее ширину обычной улицы.
– Вот они, спасители ростовщика из Комо в тиаре, дикого и ненасытного зверя! – воскликнул Дульчибени и зашелся в хохоте, показавшемся мне принужденным, словно он был плодом странного союза гнева и радости.
Атто бросил на нас вопросительный взгляд. Дульчибени вновь принялся втягивать в себя порошок.
– Знаешь, я понял, – заявил Атто.
– Ну давай, Мелани, скажи, что ты понял.