Импровиз. Война менестреля
Шрифт:
— Ещё немного потерпите, святой отец! — Перекрикивая свист ветра в ушах, обнадёжил Коло спутника.
Священник не тратил силы на ответ. Он попросту кивнул.
К счастью, погоню за ними не отправили.
Только когда «Золотая корочка» осталась далеко позади, Коло разрешил перейти на рысь. Взмокшие кони тяжело дышали и фыркали. Хуже всех пришлось вьючной. Её бока вздымались и опадали, словно кузнечные меха.
А до границ Вожерона оставалось ещё десяток лиг. И пройти их предстояло по землям, кишащим военными и мародёрами. Но, как справедливо отмечал отец Сабан, удача и неудача находятся в руках Вседержителя, хотя успех приходит лишь к тем, кто сам о себе печётся. Это Коло уяснил твёрдо и был намерен добраться до цели, невзирая ни на что.
Глава 1
Лейтенант Пьетро альт Макос уже добрых полстражи дожидался приёма Кларины. Нет, над ним не издевались — мягкая оттоманка, кубок превосходного вина, солёные орешки и полоски сушёной дыни. Трижды к нему подходила компаньонка герцогини-регентши. развлечь беседой о погоде, о видах на урожай, о близости карателей из Аркайла и героизме защитников Вожерона. Каждый раз новая — юные праны из южной провинции и их семьи почитали за честь службу мятежной правительнице. Но Пьетро не торопился поддерживать разговор — не то настроение, да и окружала себя Кларина отнюдь не красотками.
Из множества благородных девиц она выбирала исключительно дурнушек. Одна с зубами, как у бобра. У второй — нос похож на земляное яблоко. У третьей, несмотря на юный возраст, пробивались усы, как у матёрого аркебузира. Как лейтенант мог болтать с ними о всякой бессмысленной чепухе (равно как и серьёзных заботах, требующих вдумчивости и долгих размышлений), когда перед ним, стоило лишь опустить веки, вставало измученное лицо Реналлы.
Они увиделись мельком, когда заключённых в темницу Вожерона выводили на прогулку, а тюремщики не баловали арестантов развлечениями. Лейтенант с огромным трудом выпросил у прана Жерона отлучку с передовой в город. Якобы обновить амуницию и немного отоспаться — беспокоящие бои с армией Аркайла требовали поной самоотдачи и не оставляли времени для отдыха. Капитан прекрасно понимал, чем может закончиться поездка Пьетро альт Макоса в столицу и, в особенности, его встреча с верными приспешниками самопровозглашённой герцогини — с кем либо из Домов Бирюзовой Черепахи или Сапфирного Солнца. В особенности лейтенант желал лично поквитаться с Этуаном альт Рутена, но и любой другой из младших ветвей дома, многочисленных двоюродных и троюродных братьев Кларины, мог попасть под горячую руку и в лучшем случае лишиться уха или носа.
Наконец кондотьер смилостивился и отпустил Пьетро в Вожерон.
Первые два дня лейтенант, в самом деле, отсыпался и приводил себя в порядок. Ординарцу из местных, которого он нанял полтора месяца назад взамен погибшего в случайной стычке кевинальца, пришлось попотеть. Потом начались самые настоящие «хождения по мукам». Реналла содержалась не в городской тюрьме, а в особой темнице, в полуподвальном помещении при городской ратуше. Охраняли её гвардейцы Этуана альт Рутена, следовательно, ни о каком посещении и речи быть не могло. Конечно, Пьетро попытался пробить стену запрета. Ему претило обращаться напрямую к главнокомандующему вожеронской армией, но несколько знакомых пранов, которые сражались на стороне Кларины, сохраним при этом скептический взгляд на дутого полководца Этуана, не отказали во встрече и беседе. Выслушали, покачали головой и извинились. Оказывается, дело тут было вовсе не в главнокомандующем, а в самой герцогине. Именно она потребовала полнейшей строгости содержания арестантки. Даже Клеан альт Баррас недоумевал, откуда в его дочери столько жестокости. Назначенный суд всё время откладывался, а Реналла ждала его в сыром помещении, почти без света, выходила на прогулку один раз в три-четыре дня…
Пьетро отчаялся и решил хотя бы просто повидать Реналлу. Караулил два дня на верхнем этаже гостиницы «Вертел и окорок» — из этой комнаты можно было разглядеть хотя бы часть заднего двора, куда выводили арестантов. За это время лейтенант успел запомнить всех государственных изменников Вожерона… Или за что там Кларина повелевала заточить людей в подземелье? Плечистый пран в рваном камзоле цветов Дома Красного Льва. Ну, этот, возможно, взятый в плен лазутчик или же угодил в руки врага на поле боя. Одноглазый старик с выправкой бывалого солдата. Тут тоже можно допустить какую-то связь с армией Аркайла. Толстяк с трясущимися щеками —
Но на третий день наблюдений Пьетро увидел Реналлу и едва не лишился разума от нахлынувшей жалости. Он думал, что видел всякое и сердце его очерствело. Раненных и мёртвых товарищей, горе мирных жителей, по чьим судьбам прокатилась война. Голодные и обездоленные. Растерянные и гонимые внешними силами, которым невозможно противостоять. Этого, к сожалению, в мире так много, но коль избрал поприще военного, да ещё и наёмника, нужно переступать через сострадание и сочувствие, иначе растратишься. Душевные силы не безграничны, они изнашиваются, как стираются подмётки на сапогах. Если ходишь по острым, ранящим камням — быстрее, если по гладким, вылизанным до блеска булыжникам мостовой — медленнее. А воспитанное самим собой равнодушие — это такие железные набойки, не позволяющие душе истончаться. Не хочешь потом латать дыры, поставь их, создай защиту.
Лейтенант думал, что набойки на его душе крепкие, как самая лучшая трагерская сталь, и не ведают износа.
Как же он ошибался!
Реналла шла по двору неуверенной походкой, слегка пошатываясь. Пальцы теребили юбку тёмно-зелёного цвета, измятую и покрытую каплями охряной грязи по подолу. Впрочем, это шагала лишь тень прежней Реналлы. Бледная, с тёмными кругами под глазами. Волосы заплетены в косу, словно у какой-нибудь крестьянки.
Сердце Пьетро зашлось от нахлынувшей жалости.
За что, за какие проступки нужно обрекать на такие страдания?!
По какому праву? Разве облечена Кларина той властью, чтобы арестовывать благородную прану из древнего Дома и заживо хоронить её в сыром и тёмном подземелье?
Пьетро давно разобрался со своими чувствами и осознал, что любит Реналлу. Н, и какое ему дело, что она — та самая девушка, которая запала в сердце Ланса альт Грегора три года назад на осеннем приёме у аркайлского герцога? Что сделал менестрель, чтобы добиться её взаимности? Какие подвиги совершил, через какие преграды перешагнул? Ничего. Он даже пальцем не пошевелил, чтобы доказать свою любовь. Бежал из Аркайла, как последний трус, а потом, размазывая слёзы по щёкам и вино по бороде, рассказывал о прекрасных глазах, бездонных, как море, сверкающих, как изумруды, манящих, как густая тень в летний зной.
Всё, на что способен менестрель, сводится к страданию и нытью. Он сбежал от чувства потому, что испугался ответственности. Тот, кто любит, не только получает, но и отдаёт. зачастую больше, чем получает, а порой и больше, чем способен вынести. Но это благородно и красива — потерять всё, лишиться состояния, а то и самой жизни во благо любимого человека. Где сейчас Ланс альт Грегор? Конечно, слухи ходили разные. Вроде бы, его похитили браккарцы, чтобы предать лютой казни. Правду говорят или врут о садке с миногами, куда король Ак-Орр тер Шейл бросает неугодный, это не та смерть, о которой может мечтать пран из древнего Дома. Но что-то подсказывало Пьетро, что менестреля выкрали совсем для других целей. Сейчас завербуют, то ли заплатив побольше, то ли подёргав за струнки честолюбия в его музыкальной душе, и пришлют обратно настоящим браккарским шпионом. Это, конечно, если его похищали. Вполне может статься, что побег был совершенно добровольным и, больше того, заранее оговоренным. Просто всё обставили красиво, как умеют тайные службы северян — дорога над пропастью, перебитая стража, странные люди в полумасках… кстати, тоже мёртвые. И браккарская каракка, отходящая от скалистых берегов под всеми парусами.
Так что сейчас альт Грегор, в самом худшем для себя случае, скучает под домашним арестом в одной из комнат королевского дворца в Бракке, а в самом лучшем — пьёт, создаёт незабываемые мелодии и тискает браккарских пран. А в это время у него на родине гражданская война, друзья по Роте втянуты в противостояние, а обладательница пленивших его зелёных глаз угодила в подземелье, из которого рискует не выбраться живой. Но разве это может волновать величайшего менестреля всех времён и народов, привыкшего к восхищению толпы и всеобщей любви?