Имя души
Шрифт:
Паркат обеспечил нам с хирушем скрытное бегство с площадки, и я в видавших виды джинсах, да рубахе помчался к месту проведения церемонии. Что-то сегодня жарко.
Со своей скоростью я перестал обращать внимание на местную камнерезь, хотя в спокойное время не отказался бы подольше побродить здесь среди старинных зданий, заблудиться и, может быть, снова найти путь.
На месте уже собралось множество канохов, и они разговаривали, каждый о чём-то своём, создавая чуть грубоватый гул толпы. Все спешили подойти по примыкающей дороге к центру улицы на воспевание, будто это один из самых важных дней в их жизни, хотя, как подсказала память Готлода, так оно, в принципе, и было раньше. Остановившись,
Церемония обещала пройти на большой площади внутри второго района Игушода, где из земли на пятнадцать метров вверх поднимался необычный камень. Его цвет — почти чёрный, но на просвет как будто бы синий, с белыми блестящими вкраплениями, а форма — дуга, словно гигантский щит римского легионера, вогнанный в землю на три четверти.
По обе стороны от концов дуги стояли чаши-жаровни, но в них ещё ничего не положили. Поверхность монумента, повёрнутая к зрителям, как я чуть позже заметил, имела множество строчек, к которым я сразу же отправил свой СНДВ, однако не все надписи, в особенности первые, я смог прочитать — их писали ещё на первых диалектах.
Чтобы хоть что-то рассмотреть, я смотрел с помощью СНДВ, а не обычным зрением. Немного погодя, я мысленно попросил хируша снова взять меня и отнести к обратной стороне Щита, где канохов нет. Там мне удалось немного выдохнуть и продумать свой план ещё раз. Устроившись прямо на земле, я растянул ноги вперёд, пустил хируша на колени и принялся за работу.
Как подсказала память Готлода, Мораван состоит из трёх частей: воспевания в самом начале, запечатления имени героя на камне и сожжения его боевого оружия в одной из жаровен. Канохи чтят не физическую оболочку, которую воин мог оставить где угодно, а душевную, которая, как они считают, сразу же переходит в его оружие. Мне даже получилось блеснуть знаниями перед Алатом, который хотел вчера начать лекцию о Мораване.
Неожиданно прозвучал первый глухой удар в барабан, призывающий всех замолчать, за ним следовал второй и третий. Когда тишину разорвал звон, я понял, что вышел король. По традиции именно ему предстояло сжечь оружие и написать имя.
Надеюсь, Алат рассказал ему обо всём, что я задумал, иначе зачем бы я в этот самый момент разносил звуководы. Плеер я благополучно забыл в спешке в домике мастера, но, к счастью, смог создать нужные пока негромкие вибрации воздуха и без него. С другой стороны, а вдруг он у меня вывалится, пока я там…? Ладно, об этом потом. Впрочем, как только исчезла одна проблема, тут же появилась и другая — мне вспомнилось, что хируш, окружая меня своими манипуляторами в полёте, не просто портит звук, а совершенно его гасит. Пришлось придумывать, как бы замаскировать техническую часть.
Вскоре от толпы по ту сторону Щита начал своё движение усиливающийся гул, ничуть не похожий на случайные разговоры. Скорее, он напоминал нестройный хор, который пробивался даже сквозь ауру лежащего рядом хируша. Какая-то часть, казалось, передавалась через камень прямо в спину.
Сим началось воспевание, и по всему телу в тот же миг пробежали полки мурашек. В памяти сразу же всплыло выступление Дариуля в Певчем Уголке, когда он играл воинственную песню, а из зала ему помогали зрители. Однако в этот самый момент толпа звучала вовсе не угрожающе. Было в их хоре что-то цепляющее, заставляющее меня самого испытать скорбь по павшему. Песня касалась самого сердца, и я даже испугался, что оно вот-вот остановится на мгновение.
Неожиданно по щеке прокатилась слеза и угодила на голову хируша, над которым я склонился. Он вздрогнул, точно кошка, и с недоумением посмотрел на меня.
«Прости друг», — отправил
Ноги, к слову, начали затекать под его весом, и мне пришлось, несмотря на протестующее шипение, согнуть их в коленях. Оставалось только ждать, потому что сделать звуководы лучше у меня бы всё равно не вышло.
Через некоторое время хор несколько ослабил натиск, а ещё позже и вовсе стих. В этот момент должны вынести оружие, а так же явится правитель. Тогда же я с помощью СНДВ нашёл Отер-Фота и связался с ним мысленно. Повелитель канохов, казалось, почти не удивился этому, и я попросил его дать дорогу мне.
«Горный Ветер, поднимаемся!» — отправил я хирушу мысленно, и тот привычно уже отнял меня от земли.
Уже в воздухе я, с помощью всё того же дальнего взгляда, накинул на себя и хируша уже знакомую голограмму, и шоу началось…
От громогласного рёва где-то поблизости, казалось, задрожала земля. У всех, кто стоял перед камнем, сжалось сердце, а затем, прочно цепляясь когтями за Щит, вверх по спирали поднялся большой чёрный дракон. Удивительно, но он совершенно не повредил поверхность, хотя ни один канох не обратил на это внимание, все взгляды оказались прикованы к большим серебристым глазам, осматривающим собравшийся народ. Была в них частичка разумности, и, возможно, именно она не давала канохам сорваться с места и разбежаться в ужасе. А, может, тот самый ужас и сковал их тела?
Однако, нашлось двое смельчаков, один из которых догадывался, кто это дракон, а второй знал наверняка. Чтобы хоть немного успокоить канохов, правитель и мэр, поочерёдно делившие внимание толпы с драконом, подняли руки ладонями вниз и медленно опустили их — всем известный в Аздахаре жест, призванный успокоить толпу. Канохи, увидев реакцию правителей, тоже чуточку успокоились, но взгляды не опустили, выражая теперь множественное любопытство.
«Интересно, а теперь Отер-Фот пытается взять разумы под контроль? — подумал Фура, окружённый проекцией дракона. — Хотя вряд ли, реакция в толпе довольно пёстрая». — И впрямь, некоторые особо впечатлительные канохи уже покидали толпу, а паре даже стало плохо — соседи аккуратно опустили их на землю и начали приводить в чувства.
«Перестарались», — думал в этот самый момент Отер-Фот, переводя взгляд с ящера на Алата.
Дракон неожиданно оттолкнулся от камня мощными лапами, после чего, махая огромными крыльями, завис в воздухе. От него до конца крайней строчки оставалось — лапу протянуть. Поднялся ветер, но толпа, доверяя Отер-Фоту, оставалась недвижимой.
Ближайшее пространство осветил нестерпимо яркий свет, когда из пасти ящера появилось ослепляющее белое пламя. Оно расходилось в стороны сразу после соприкосновения с поверхностью и странными образом не вредило ей. Голова дракона от жара начала даже искажаться. Однако, вскоре поток иссяк, оставив светящуюся надпись. Если бы в этот момент на дворе стояла ночь, её бы легко спутали со звёздочкой в тёмном небе.
Оставив на Щите слово, дракон медленно опустился на небольшую свободную площадку перед Щитом и, обвив лапы длинным хвостом, склонился перед Щитом почти до самой земли. Неожиданно сами собой высоким пламенем возгорелись жаровни. Конечно же, в них не оказалось оружия, принадлежащего Готлоду, но канохи могли поместить туда и вырезанную из дерева копию. Так делали с героями, чьё оружие найти просто невозможно. От дерева в мгновение не осталось и пепла, его вместе с дымом унёс ветер.
Выпрямившись, дракон поднял голову к небу, а затем расправил крылья и одним взмахом оторвался от земли, после чего скрылся из виду за Щитом, обдав толпу на прощание ещё одним порывом ветра. Ни один канох не захотел бежать по его следу.